Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

Как показывает опыт последних событий на Ближнем Востоке, смута в авторитарных и тоталитарных странах нередко оборачивается этноконфессиональными (Сирия, Ирак) или межплеменными (Ливия) междоусобицами. Многонациональный и межконфессиональный Иран (кроме шиитов, здесь живут сунниты— курды и арабы) вполне вписывается в этот сценарий.

Так, на севере страны компактно проживают азербайджанцы, составляющие около 20 процентов населения, на западе — курды (10 процентов), а на юге — белуджи и арабы. Нынешние волнения уже охватили Иранский Курдистан, среди демонстрантов были замечены члены арабских и белуджских сепаратистских организаций.

Впрочем, дело не только в угрозе дробления государства. Наивно думать, что в случае падения «режима мулл» страна тотчас же станет демократическим государством.

Однажды в священный для мусульман месяц Рамадан (когда правоверным от восхода до заката солнца запрещено есть и пить) на горной тропе я застал девушку с парнем, перекусывающих у костра. Молодые люди предложили мне лепешку с шашлыком и стаканчик крепкого душистого чая. Услышав мой английский, парень сразу определил, что я из России. Как выяснилось, он учился в американском университете, и среди студентов у него было много русских друзей.

Разговор зашел об отношениях шаха и аятоллы Рухоллы Хомейни незадолго до революции. «Если бы шах мог, то убил бы Хомейни, но у него не хватило силенок, поэтому он его только выслал из страны. В итоге Хомейни начал исламскую революцию, а шах бежал из страны. Поймите, у нас не действует европейская логика. Кто бы ни стоял у власти — муллы или, наоборот, сторонники Запада, они в любом случае будут править не демократическими методами, а силой», — объяснил молодой иранец.

По его словам, сделать Иран европейской страной, превратить Тегеран в «Париж Востока», как мечтал шах, невозможно.

«У нас еще долгие годы будут понимать только язык силы», — с горечью сказал бывший американский студент.

Как-то в одной из автомастерских американского Сан-Диего я обратил внимание на диковато-мрачный взгляд одного из рабочих.

— Вы родом из Афганистана? — уверенно спросил я — и получил утвердительный ответ.

В самом Афганистане мне не раз приходилось испытывать необычность поведения афганцев. Так, как-то я в шутку надел на голову в виде чалмы купленный на рынке платок — в таком головном уборе ходят многие в стране. Увы, охраннику мой внешний вид не понравился. Он направил на меня автомат и стал что-то бешено кричать. За меня вступились афганские постояльцы отеля, объяснившие мне, что вооруженный швейцар «просто шутит».

Другой раз я шел вечером мимо автобазы, и, по-видимому, сторож решил, что я приехал в Афганистан, чтобы воровать запчасти. Он опять же направил на меня автомат — и, вполне возможно, выстрелил бы в меня, если бы за меня не заступились прохожие. Самое забавное, что мне снова объяснили, что сторож шутит.

Кстати, очень наивно думать, что только талибы являются поборниками строгого следования нормам шариата в общественной жизни. Так, сразу же после начала в 2001-м натовской операции в Афганистане я побывал в воинских частях воюющих с талибами боевиков «Северного Альянса». Все их полевые командиры твердо считали, что Афганистан и при новой власти должен оставаться исламским государством. Как и талибы, они считали, что музыка должна быть запрещена, и воспринимали женщин как людей второго сорта.

Показательно мое посещение в 2009 году женской школы в контролируемом немецкими войсками городе Кундуз.

Когда я в нее вошел, то и школьницы, и учительницы бросились врассыпную. Они не хотели фотографироваться и пытались закрыть лицо.

«Мои ученицы боятся, что снимки их открытых лиц появятся в газете, считая, что это почти бесчестье. Увы, в нашем обществе сохраняются такие чудовищные предрассудки!» — жалуется мне директор женской школы города Кундуз, учитель математики Маштун Негзат.

Афганская таджичка Маштун производила впечатление очень энергичной и эмансипированной женщины, что для афганской провинции совсем не типично. Она очень напомнила тип «хорошей учительницы-энтузиастки» из соседнего Таджикистана времен СССР. Меня директор приняла очень радушно; мне показалось, что ей хотелось пообщаться с иностранцем, который, в отличие от местных мужчин, не считает женщину человеком второго сорта.

«Каждый поход девочки в школу — это маленький подвиг. Талибы угрожают родителям учениц, не раз звонили с угрозами и в школу. Были случаи, когда школы травили газом или обстреливали из гранатомета», — рассказывает директор. Однако, по мнению Негзат, главная проблема все-таки не в талибах, а в головах афганцев.

— Я, например, ненавижу паранджу, но вынуждена ходить в ней. Иначе моего мужа, кстати, тоже образованного и вполне современного человека, подвергнут бойкоту, люди попросту перестанут с ним общаться! — жалуется она.

По ее словам, в кафе женщину никогда не обслужат в общей комнате, им полагается есть в отдельном помещении. Кроме того, им запрещено пользоваться мобильными телефонами. На женщину с трубкой на людях будут смотреть как на проститутку.

— И это наш преимущественно таджикский Кундуз, где большинство жителей таджики, это еще относительно цивилизованное место. В пуштунских районах все гораздо хуже, — подытоживает Маштун Негзат.

Негзат откровенно смеялась над потугами Запада строить в Афганистане демократическое общество:

— Это все равно что не знающему счета человеку объяснять высшую математику. Мы к этому совершенно не готовы.

К моему бывшему однокласснику, а ныне военнослужащему американской армии Дмитрию я приехал сразу же после его возвращения из Афганистана.

Случай Дмитрия достаточно типичен: сегодня среди неофицерского состава армии США много иммигрантов и иностранцев с грин-картой. Их привлекает в первую очередь возможность после службы в армии получить бесплатное образование.

Бытовые условия, в которых служил Дмитрий в Афганистане, просто несопоставимы с условиями жизни наших солдат на Северном Кавказе и в Таджикистане. Американские военные базы в Афганистане представляют собой благоустроенные населенные пункты с многочисленными магазинами, ресторанами, дискотеками и даже баскетбольными площадками.

По существу, единственное отличие этой базы от обычного города — это строжайший сухой закон. Интернет-связь здесь действует повсюду. Часто можно наблюдать забавную картину: сидящую с ноутбуком девушку в шортах и с автоматом за плечом.