Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Проехав чуть больше часа, финн внезапно остановился и поднял руку. Несколько минут мы стояли не шевелясь. Затем, сняв лыжи, он осторожно подошел ко мне и, указывая на группу невысоких кустов в сотне ярдов от меня, видимых сквозь узкую прогалину в лесу, прошептал:

— Видите вон те дальние кусты? Это уже в России. Сейчас пойдем через границу, так что не отставайте.

Войдя в заросли, мы медленно продвигались под их укрытием, пока не оказались в нескольких ярдах от указанного места. Тогда я увидел, что перед нами лежит, перерезая лес, узкая просека ярдов десяти [34] Около 9 м. шириной, похожая на длинную аллею. Это была русская граница, а мы стояли на самом краю финского леса. Мой проводник жестом показал, чтобы я подошел к нему.

— Надо переходить в сторону тех кустов, — прошептал он так тихо, что я едва расслышал его. — В других местах не пройдешь — густой подлесок. Надо понаблюдать за кустами. Вопрос, нет ли за ними кого-нибудь? Смотрите в оба.

Странное явление! Минуту назад мне казалось, что в лесу движение немыслимо. Но теперь, когда каждый нерв напрягся от ожидания, все деревья и кусты, казалось, зашевелились и заскользили. Но так исподволь, так бесшумно, так незаметно! Каждый куст чувствовал, когда ты на него смотришь, и, пока ты смотрел прямо, он не шевелился, но стоило тебе перевести взгляд, как тут же качалась ветка — едва-едва! — наклонялся ствол, куст отступал, заросли подрагивали, как будто за всеми ними пряталось что-то баламутное, игривое, чтобы дразнить тебя и морочить голову!

Но на самом деле ничего такого не было. В лесу по-прежнему царила мертвая тишина. Черные, похожие на часовых деревья выстроились торжественным строем по обе стороны от прогалины. Вокруг, сверху и снизу царило безмолвие — загадочное, чудесное зимнее безмолвие спящего северного леса.

Словно рыба, мой спутник вдруг выскользнул из нашего укрытия, низко пригнувшись, в два шага пересек открытое пространство и пропал в кустарнике. Я рванулся за ним и украдкой бросил взгляд вверх и вниз, пересекая границу, но не увидел ничего, кроме двух темных стен из деревьев по обе стороны, разделенных серым снежным ковром. Еще один шаг, и я тоже оказался в России, скрытый густыми зарослями.

Проводник сидел на снегу и поправлял лыжные ремешки.

— Если через четверть мили никого не встретим, — прошептал он, — значит, до рассвета ничего не случится.

— А следы от наших лыж? — спросил я. — Разве по ним не пойдут?

— В ту сторону, куда мы идем, никто не пойдет.

Следующую четверть мили мы шли по неровной дороге вдоль границы с русской стороны. Двигаться было трудно из-за густого подлеска, и нам приходилось сгибаться под нависающими ветвями. Примерно каждые двадцать шагов мы останавливались, чтобы прислушаться, но слышали только тишину.

Наконец мы вышли как будто на край большого озера. Мой спутник объяснил, что это болото и что надо ехать прямо через него, ровно на юг, и как можно быстрее. По болоту мы шли словно по ровной тропе после непроходимых скал. Проводник бежал с такой скоростью, что я не мог за ним угнаться, хотя и шел по его колее. К тому времени, как я пересек открытое болото, он уже давно исчез в лесу. Я заметил, что хоть он и говорил, что никто за нами не пойдет, все-таки ему не нравилось выходить на открытую местность.

Мы снова нырнули в лес. Начались бугры, и двигаться вверх-вниз между невысоких елей было утомительно. Я так устал, что мечтал просто во весь рост вытянуться на снегу. Но мы должны были дойти до деревни к рассвету, и проводник не давал мне отдыха.

Уже после того как мы пересекли еще одно широкое болото и около четырех часов пробирались по лесу без дороги, по той частоте, с которой мой спутник останавливался и обдумывал, куда ехать, и той нерешительности, с которой выбирал путь, я понял, что он заблудился. Когда я задал ему прямой вопрос, он честно признался, не пытаясь скрыть беспокойства. Однако нам не оставалось ничего иного, кроме как идти прямо на юг, ориентируясь по Полярной звезде.

Первые лучи рассвета мягко заскользили по небу. Выйдя на открытую тропу, мой проводник посчитал ее знакомой, и мы двинулись по ней, несмотря на опасность столкнуться с утренним дозором. Через несколько минут мы свернули на боковую дорогу на восток.

— Скоро будем на месте, — сказал финн, — примерно через милю.

Я шел так медленно, что мой спутник не раз успевал уйти далеко вперед. Мы преодолели милю, но так и не увидели ни деревни, ни полей. В конце концов финн совсем пропал, и я двигался по его следам.

Серый рассвет становился все ярче, и, когда я наконец добрался до опушки леса, уже совсем рассвело, хотя солнце еще не взошло. Мой проводник сидел на берегу ручья и, когда я к нему присоединился, упрекнул меня за опоздание. Он показал за большой луг на группу домиков, приютившихся справа на склоне холма.

— Там живут красные, — сказал он. — Они выйдут около восьми часов. Мы отклонились на милю вглубь от Ладоги, но вы идите за мной, и мы скоро там будем.

Он встал на лыжи. Интересно, подумал я, как он собирается переходить через ручей. Он немного разбежался, ловко воткнул палки в ближний берег, изо всех сил оттолкнулся, пролетел над ручьем и легко заскользил по снегу на другом берегу. Быстро перейдя луг, он исчез в дальних зарослях.

Однако своим прыжком он сдвинул большую часть снежного покрова, таким образом расширив расстояние между берегами. Я был крупнее и тяжелее, чем он, и теплее одет, и моя попытка повторить его трюк на слишком коротких лыжах окончилась плачевно. Не сумев перепрыгнуть ручей, вместо того, чтобы заскользить по снегу с другой стороны, я ткнулся лыжами в берег и плюхнулся в воду! Просто чудо, что мои лыжи не сломались. Я подобрал их, бросил на берег и приготовился выбираться из ручья.

Я никогда еще не чувствовал себя настолько же глупо, настолько же беспомощно, как в дальнейшие десять минут. Казалось бы, чего проще — выбраться на берег, который не выше плеча. Но каждый раз, как я пытался ухватиться за него, дело кончалось тем, что я обрушивал на себя снежную лавину! Не на что было упереться, и, только прорыв глубокий снег, я смог выбраться, цепляясь за ближайшие кусты.

На берегу я раздосадованно оглядел себя. Ниже пояса я представлял собой сплошную глыбу льда. Обледеневшие полы моей старой зеленой шинели тяжело хлопали по ледяным столбам, поднимавшимся от моих сапог. С большим трудом и напряжением я отскреб лед с подошв и лыж в достаточной мере, чтобы встать на них, и снова медленно потащился вперед.

Не знаю, как мне удалось преодолеть оставшиеся три мили до деревни, куда мой проводник явился намного раньше. Эта часть пути должна была быть самой тяжелой, ведь я выбивался из последних сил. Однако сейчас она уже не кажется мне такой. Помнится, я, по правде говоря, совсем забросил всякую маскировку, убежденный, что моя черная фигура, ползущая по белому склону холма, и так неизбежно привлечет к себе внимание, и я машинально плелся вперед и вперед, готовый услышать выстрел или приказ остановиться. Или, может быть, даже в этой крайней усталости, позабыв обо всем, что со мной произошло, я был очарован великолепием того чудесного зимнего восхода! Я помню, как солнце дерзко выглянуло из-за горизонта, накинув на холмы волшебную розовую мантию. Сначала она тронула верхушки, потом розовый румянец плавно сполз по склонам, сделав тени бледно-голубыми, а когда солнце наконец ликующе взошло на небеса, весь мир засмеялся. А с ним и я!