Майк Дэш - Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

Во многом благодаря выразительным образам Рииса худшие проявления Малберри-стрит были устранены в 1890 году, предоставив район следующей большой волне иммигрантов из Южной Европы. Тремя годами позже бурлящие улицы в окрестностях Бенда заполонили десятки тысяч мужчин, женщин и детей – такой численностью населения не могли похвастать многие города Италии.

Условия проживания в доходных домах Маленькой Италии были мрачными, хотя определенно не хуже, чем на родине. Многие из этих пришедших в упадок домов были сооружены до того, как новые законы о зонировании [44] Особенности городской застройки в Нью-Йорке (в частности, на Манхэттене) были обусловлены высокой стоимостью земли и ограниченным резервом территории. Из каждого клочка земли владельцы недвижимости старались выжать максимум. До 1916 года высота построек законодательно не регулировалась, и возводимые здания лишали целые соседние кварталы солнечного света. Чтобы улицы Нью-Йорка не превратились в рукотворные каньоны, где всегда царит полумрак, в 1916 году власти города приняли первый в мире Закон о зонировании ( 1916 Zoning Resolution ). Он содержал правила, которых должны были придерживаться архитекторы при разработке проектов новых небоскребов: отныне, достигнув определенной высоты, здание должно было отступить от улицы, давая доступ воздуху и свету. В результате получалась стройная башня на ступенчатом основании, напоминавшая свадебный торт. Впрочем, на этом история не закончилась, и в 1961 году в Нью-Йорке вышел новый закон о зонировании, положивший начало новому типу жилых небоскребов – супертонких. – Примеч. ред . повысили стандарты домовладения в Нью-Йорке. Постройки обычно занимали собой всю площадь земельных участков, на которых из-за этого было мало света и не оставалось места для отдыха. В отсутствие садов и общественных парков дети играли на крышах или на улицах. Зимой почти в каждом здании было холодно и сыро. Стены настолько насыщались влагой, что из них шел пар, когда разводили огонь. Летом квартиры раскалялись настолько, что даже сицилийцы, привыкшие в родных краях к адской жаре, предпочитали спать на крышах или на пожарных лестницах.

Тайны личной жизни в районе не существовало. Спальни служили гостиными, а кухни – спальнями. Туалетом, расположенным в коридоре, пользовались пятьдесят или шестьдесят человек. Помещения для мытья отсутствовали; для того чтобы помыться, требовалось идти в общественную баню. Не имелось и центрального отопления; единственным источником тепла в некоторых квартирах была кухонная плита. Счастливые обладатели каминов складывали уголь в кучи на полу, в углах, под кроватями, что делало невозможным содержание жилища в чистоте. По каждому дому курсировали полчища тараканов и клопов. Повсеместно сновали крысы. «Больше всего мне запомнились запахи старого квартала», – рассказывал один старый мафиозо из Корлеоне о Маленькой Италии времен своей юности.

Вы не поверите, сколько народу жило вместе в тех старых домах. На Элизабет-стрит, где жили мы, стояло шесть или семь домов. В этих зданиях, высотой, наверное, пять или шесть этажей, проживали пятнадцать или шестнадцать сотен человек. И все пускали постояльцев. Куча парней, которые приехали из Сицилии, были не женаты или оставили свои семьи в Италии. Они появлялись там только ночью, потому что весь день работали, и помимо них там ночевали, должно быть, еще семьсот или восемьсот человек. У нас-то было хорошо, потому что нас было только трое или четверо в трех комнатах, но в других квартирах жили и по семь, и по восемь взрослых, да еще и с десяток детей на такой же площади.

Некоторые запахи были приятными. Помню, например, как рано утром, скажем, в пять часов, можно было почуять запах поджаривавшихся яиц и перца, когда женщины готовили завтраки для своих сыновей и мужей. Но больше всего мне запомнились запахи человеческих тел и кухонных отбросов. Такого понятия, как вывоз мусора, в те дни не существовало, и все просто выбрасывали его на улицу или выставляли в коридор. Боже, какая стояла вонь!

Бедность была повседневной реальностью для большинства семей на Элизабет-стрит, совсем как до́ма в Италии. Более высокие доходы в Нью-Йорке, где даже неквалифицированный рабочий мог получать полтора доллара в день – сумму, в тридцать раз превышавшую пятицентовый заработок на Сицилии, – нивелировались более высокой стоимостью жизни; многие семьи с готовностью терпели лишения только для того, чтобы отправлять побольше денег своим близким на родину. Основными продуктами питания были макароны и овощи: их покупали у бесчисленных лоточников, запруживавших улицы Маленькой Италии. Мясо для большинства оставалось роскошью. Повозки с товарами ползли по пульсирующим улицам, а за ними следовали процессии маленьких детей, которые подбирали все, что с них падало, – или могло упасть при небольшом старании. Лишь у немногих имелось больше одежды, чем та, которую они носили на себе, – плюс, возможно, что-нибудь «на выход». Даже простыни и одеяла были редкостью. Джо Валаки, итальянец, родившийся в Нью-Йорке через несколько месяцев после прибытия с Сицилии семейства Терранова, вспоминал: «В качестве простыней моя мать использовала сшитые вместе мешки из-под цемента. Можете себе представить, насколько грубыми они были».

Найти жилье в переполненных доходных домах Маленькой Италии было достаточно трудно. Работа, хорошая работа с достойными условиями труда и какими-никакими перспективами, оказалась чуть ли не иллюзией. Многие иммигранты – сотни и сотни тысяч – решались пересечь Атлантику, соблазнившись рассказами о несметных богатствах Соединенных Штатов, и они прибывали в Нью-Йорк полными надежд на то, что тоже легко скопят огромное состояние. В жизни же вышло совсем по-другому. Неквалифицированные итальянские рабочие могли рассчитывать только на грязную, черную работу, которой брезговали американцы. Одним из источников случайного заработка для мужчин был сбор утиля – просеивание куч зловонного мусора в поисках бутылок, костей и тряпок, которые можно было сдать за гроши. Иные были заняты на ремонте канализации или строительных работах в подземке либо же управлялись с городскими мусорными баржами [45] Подобные баржи используются для перевозки мусора и прочих отходов по водным путям. Некоторые из них самоходные, а некоторые приходится буксировать. Наиболее распространены в крупных прибрежных городах, таких как Нью-Йорк. – Примеч. ред . . Женщины трудились до седьмого пота в скудно освещенных помещениях, портя свое зрение неотрывным наблюдением за быстро движущейся иглой швейной машинки по девять часов в день кряду, или щипали перья для матрасов и подушек, зарабатывая болезни легких.