Майк Дэш - Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

Кэри лучше всех понимал, как важно успеть вовремя. До тех пор никто не предполагал, что Петто был важным человеком в банде Морелло, и не догадывался, что Бык мог сыграть сколько-нибудь значительную роль в бочковом убийстве. В действительности он практически не интересовал полицию, поэтому его удерживали под залог пятисот долларов – суммы не столь уж значительной, и к тому времени он уже нашел поручителя, готового ее внести. Полиция обнаружила доказательство, связывающее Морелло с убийством Мадониа, в то самое утро, когда Петто должен был быть освобожден.

Маккласки сразу осознал важность находки Кэри и, не теряя времени, позвонил в следственный изолятор. Затем, приказав начальнику тюрьмы ни при каких обстоятельствах не отпускать Петто, инспектор поспешил в здание уголовного суда на Сентрал-стрит, чтобы поговорить с окружным прокурором. Конечным результатом всей этой деятельности стала лучшая новость для полиции за последние недели: поручителя Петто выпроводили из следственного изолятора, и вскоре после этого Петто был привлечен к уголовной ответственности и обвинен в убийстве.

Новости об этих событиях восстановили моральный дух в полицейском управлении, где Маккласки сделал еще ряд оптимистичных заявлений для прессы. Сержанты Кэри и Петрозино возобновили допрос людей Морелло с особым усердием – как и было обещано, несколько пленников подверглись методам физического допроса третьей степени, – и два детектива впервые решили, что добились кое-какого прогресса. Пьетро Индзерилло и Джозеф Фанаро, по словам Кэри, начали говорить, и после того как Фанаро, которого видели в компании убитого чаще, чем какого-либо другого члена банды, провел несколько часов при закрытых дверях с помощником окружного прокурора Гарваном, прошел слух, что сицилиец готов дать показания. По словам Кэри, даже Морелло…

…казалось, слабеет. Я думал, он вот-вот начнет говорить. Не было ничего необычного в том, чтобы такие лидеры банд, как он, начинали говорить, поскольку среди преступных организаций преобладает традиция, согласно которой король не может быть неправ, а Морелло был королем.

Петрозино, однако, был уверен, что желаемое выдавалось за действительное. Морелло был слишком упрям и слишком хорошо осведомлен о слабости полицейского дела, чтобы оно могло быть раскрыто с такой легкостью, а Фанаро и Индзерилло слишком боялись своего предводителя, чтобы рискнуть пойти против него. Если Департаменту полиции Нью-Йорка нужно было больше случаев привлечения к ответственности и обвинительных приговоров, ему требовалось пробить каменную стену препятствий, чинимых сицилийцами, и начать необходимо было с хороших результатов в предстоящем дознании. Усилия будут достойно вознаграждены: правильный вердикт откроет путь для предъявления обвинений другим членам банды.

До начала дознания оставалась неделя – достаточно, чтобы Петрозино успел сделать необходимые приготовления. Прежде всего, Сальваторе Мадониа и его мать вызвали обратно в Нью-Йорк для дачи показаний. Затем Джузеппе ди Приемо был доставлен из тюрьмы Синг-Синг для допроса по поводу его участия в деле Мадониа. Все свидетели откровенно сопротивлялись, и Сальваторе, видимо, больше всех. Однако именно эти трое, как надеялся Петрозино, могли многое прояснить в обстоятельствах смерти Мадониа и пролить свет на его отношения с Морелло.

Впрочем, до того как эти события могли произойти, коронеру Манхэттена нужно было найти двенадцать человек, готовых выступить в роли присяжных [68] Коронерский суд (коллегия присяжных при коронере) решает только один вопрос – можно ли считать смерть насильственной (криминальной). При установлении неоспоримого факта криминальной смерти коронер передает дело в суд. – Примеч. ред . .

Для Джорджа Лебранадознание по делу бочкового убийства быстро превращалось в кошмар.

Лебран был помощником коронера Манхэттена, и одной из его бесчисленных обязанностей в суде коронера Густава Шолера было составлять список присяжных заседателей по дознанию. Даже имея за плечами многолетний опыт, ни одну рутинную процедуру до этого он не находил настолько трудной. Газетные публикации, посвященные «делу о мафиозном убийстве», не оставили сомнений у нью-йоркских читателей в безжалостности и жестокости убийц, и большинство вызываемых присяжных не желали заседать, ссылаясь на разные причины. «Даже применяя формальное задержание, – признавался Лебран, – я испытывал трудности с привлечением достаточного количества человек», и помощник коронера прекрасно понимал, почему. Несколько потенциальных присяжных заседателей, как писал корреспондент из Herald , «не делали тайны из того факта, что если бы у них был выбор, то они с превеликой неохотой заседали бы в качестве присяжных и выносили обвинительные приговоры членам Мафии, пусть даже доказательства являлись бы весомыми и убедительными. Было очевидно, что в умах некоторых из них картины мести Мафии в этом случае представали весьма живо». Когда после задержки почти в сутки присяжные были наконец собраны и их имена зачитаны, оказалось, что ни один из них не являлся итальянцем. Большинство оказались флегматичными людьми с немецкими именами, жившими далеко от Маленькой Италии.

Интерес к делу был велик; публика заняла все отведенные ей места, и очередь тянулась далеко по коридору. Большинство из тех, кто просочился в зал суда, были сицилийцами, и хотя на протяжении подавляющей части процесса эти зрители сидели бесстрастно, зловещие волнения на скамьях для публики возникали всякий раз, когда заслушивались важные свидетельства. Шолер, в отличие от Питера Барлоу, не отдавал распоряжений о том, чтобы зал суда был очищен.

Помощник окружного прокурора Гарван снова взял на себя допрос свидетелей. Самый драматичный момент этого утра наступил, когда к месту для дачи показаний вышел Бык Петто. Заключенный, сидевший с угрюмым видом на протяжении всего допроса Гарвана и отказавшийся взглянуть на арсенал стилетов и прочих «ужасных предметов», которые предъявил помощник окружного прокурора, упрямо молчал в ответ на новые вопросы…

…когда сержант уголовной полиции Петрозино внезапно поднес к глазам Петто, непосредственно обвиняемого в убийстве, фотографию убитого человека, изображавшую его таким, каким он был после смерти. Мужчина вздрогнул от неожиданности, его глаза закатились, он судорожно сцепил руки, но только на мгновение… потом взял себя в руки и, пожав плечами, отказался смотреть на фотографию снова, хотя она лежала перед ним еще пятнадцать минут.

Впрочем, труднее всего Гарвану и Петрозино оказалось произвести нужное впечатление на своих свидетелей. Репортеры много писали о признаниях Николы Тесты, который был помощником мясника в лавке Вито Лядуки на Стентон-стрит и который поразил представителей прессы признанием в том, что был племянником убитого бруклинского бакалейщика Джованни Катаниа, – но это были лишь косвенные улики. Джованни Дзаккони, сицилиец, имевший долю в этом магазине, был назван в суде владельцем повозки, в которой увезли труп Мадониа, и был выписан ордер на его арест. А вот Джозеф Фанаро, от которого ждали многого, явно пересмотрел свою позицию после встречи с окружным прокурором. Представ перед судом в качестве свидетеля, он упорно и сознательно молчал, отрицая, что знал Мадониа, несмотря на то, что двумя днями ранее сделал пространное заявление по данному поводу. Это была «замечательная демонстрация выраженной потери памяти», – язвительно заметила Herald .