Игорь Шнуренко - Человек взломанный

31. Теология редко привносит что-то в наше понимание религии а часто замутняет взгляд представляя рационализированную версию распространенной веры и религии. Утверждения теологов редко отражают то, во что верят люди. Как следствие, о религии можно больше узнать от этнографов и социологов религии, чем от теолога, который обычно выступает «Государственным Мудрецом» (Делез) даже в своих наиболее прогрессивных аспектах.

32. Не существует религии, которая не обращается к сверхъестественному. Те теологи, которые пытаются убедить нас, что религия имеет дело только со смыслами и символами, сами не понимают о чем говорят.

33. Культура не является сферой вне природы, это структура внутри природы. Культура — это еще одна эко-система среди прочих.

34. Природа не находится в гармонии и к гармонии не стремится, хотя гармоничные состояния иногда возникают на короткий период времени.

36. Мир пронизан антагонизмами и всегда будет так.

37. В эко-системах и сообществах отсутствует единственная причина для любого частного события, но скорее все события «сверх-детерминированы» или являются результатом множества причин.

38. Всё пребывает в состоянии непрерывного распада. По этой причине необходимы труд, энергия и действия, чтобы упорядоченное существование сохраняло устойчивость во времени.

39. Мироздание безразлично в отношении нас, наших страданий, того, как мы проживаем свои жизни, и продолжаем ли мы существовать. Тем не менее, мы не безразличны друг другу.

40. Если нашу планету однажды навестят пришельцы, то они не будут приятными и они не будут добрыми. «Звездные войны» недокументальный фильм.

41. Молекулярная биология дискредитировала витализм во всех его вариантах.

Тезисы темной онтологии Брайанта представляют из себя постмодернистский манифест, в котором нигилистические идеи «отрицателей», отрицающих среди прочего философию, соединяются с взглядами поструктуралистов, отрицающих все, кроме своей философии. В то же самое время, провозглашенные «аксиомы» носят оценочный характер и имеют определенное этическое измерение, а значит, парадоксальным образом требуют для своего истолкования и отсылки к табуированным в этой парадигме вещам — философии и даже метафизике.

По форме манифест напоминает «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна (Tractatus Logico-Philosophicus), и не случайно. Работа, которую австрийский философ написал в 1918 году в окопах Восточного фронта, была радикальным вызовом академической традиции. Например, Витгенштейн не делал ссылок, указав прямо в предисловии: «я потому не указываю никаких источников, что мне совершенно безразлично, думал ли до меня кто-либо другой о том, о чем думал я».

Леви Брайант пытается подражать «Трактату» в краткости, даже сухости, и одновременно литературности изложения, хотя, конечно, техасский философ сильно проигрывает венцу в чувстве стиля. То, что у Витгенштейна по форме просто, у Брайанта кажется вычурным, при этом техасец, очевидно, для пущего эффекта, не чужд громких риторических деклараций.

Как и у Витгенштейна, работа Брайанта представляет из себя список деклараций-тезисов, не подкрепленных аргументацией. Имеется в виду, что эти тезисы самоочевидны, хотя и тут между философами есть отличие: если в строчках Витгенштейна сквозит безразличие к тому, принесет ли ему успех его труд, у Брайанта можно почувствовать стремление к получению паблисити, столь характерное для постмодернистской философии.

Еще один важный пункт сходства двух работ: декларативное «окончательное решение философского вопроса», «закрытие темы». Так, Витгенштейн пишет в предисловии: «Истинность изложенных здесь мыслей кажется мне неопровержимой и окончательной. Следовательно, я держусь того мнения, что поставленные проблемы в основном окончательно решены».

Любой тезис Брайанта — также окончательный, не подлежащий обжалованию приговор. Одной из главных черт манифеста является активный, если не агрессивный мизотеизм: враждебность к религии принципиально важна для Брайанта. Помимо этого, можно отметить крайний биологизм и прогрессизм работы Брайанта, ее эмерджентизм, катастрофизм, культ случайности и хаотичности, дискредитацию всех ценностей, целей и человечества как общности, этими целями и ценностями могущего быть объединенным.

При этом, как ни парадоксально, манифесту свойственно морализаторство и он полон самой напыщенной риторики. Таким образом, в целом манифест можно охарактеризовать

как «европейский нигилизм» последней степени, описанный Ницше в и позднее глубоко проанализированный Хайдеггером.

Не создание ли такой теории, как у Леви Брайанта, имел в виду Хайдеггер, когда писал о «стараниях малых»?

Здесь полностью уходят все понятия, хоть как-то связанные с человеком — вернее, они замыкаются сами на себе. Так вроде бы позитивистский, сугубо материалистический, или как сейчас говорят, физикалистский взгляд на сознание и человека приводит к отрицанию самой возможности познания выйти за пределы человека. Но это ведь парадокс: мотор машины считает, что ничто не может выйти за свои пределы. Следовательно, он не может знать о других моторах, и тем более обо всем автомобиле. Остается лишь сплошной das Vorhandene — «наличное». На языке Хайдеггера этот термин обозначает сущее, удаленное от человека, которое просто пребывает в мире, и по поводу которого человек не может знать ничего.

Таким образом, из технократического мира, где главенствуют объекты, из будущего интернета вещей уходит всякая способность человека к познанию. Совершенно уходят такие понятия, die Zeitlichkeit — «временность», феноменальное основание или смысл бытия.

Совершенно непонятно, что в таком мире торжества технократии вообще делает человек. Он возник совершенно случайно и становится становится средством, der Zeug, способом бытия подручной вещи в окружающем мире. Этот «цойг» собственно и изучает темная онтология, которую правильнее было бы назвать цойгологией.

Человек в эпоху торжества Цифрового Левиафана возвращается даже не в средневековое состояние, где у него был хотя бы какой-то набор догм, а в состояние дикое, первобытное и непредсказуемое, как во время погрома на улицах Сиэтла или Портленда.

Все смыслы за всю историю существования человечество, включая науку являются иллюзиями не в том смысле, что они несовершенны и будут со временем заменены новыми смыслами. Нет, это полная иллюзия, наваждение случайного набора кусочков в калейдоскопе. То есть человек может быть средством, инструментом, вещью в этом мире, полностью лишенном смыслов. Именно об этом говорит Брайант.

Может быть, это экстремистская точка зрения? Нет, она крайне популярна. Об этом можно судить хотя бы по числу запросов и публикаций, связанных с «темной онтологией».