Игорь Шнуренко - Человек взломанный

Бёрк видел большую опасность для общества в абстракциях, в том числе в абстрактных правах. Он настороженно относится к интеллекту, которому с такой пылкостью отдавались все французы, и который по сути устроил Французскую революцию. Бёрк считал, что интеллект склонен создавать абстракции, которые потом начинают довлеть над человеком, вынуждая его отказываться ради этих абстракций от природных, естественных прав. Все революции велись под знаменем абстракций и оттого приводили к еще большему угнетению и тирании, считал этот аристократ. Если бы человек мог довольствоваться выбором из множества традиций и представлений всех стран и веков, ему бы не пришлось создавать себе математических фетишей.

Искусственный интеллект, на базе которого создается Цифровой Левиафан, является одной большой абстракцией, которая призвана исправить человека, уничтожить его предрассудки, дать ему комфортную жизнь — в обмен свободу, которая, как показал Бёрк, не может быть безграничной.

Снятие всех и всяческих границ постмодернистами привело к безудержной гонке за абстракциями, которая не может не закончится тиранией Цифрового Левиафана. Но важно то, что Бёрк намекает нам на то, где искать спасения от этой тирании после того, как она будет установлена.

Нужно будет искать всё то, что останется от традиций, привычек и предрассудков предлевиафановской поры. Человеческое разнообразие рождается прежде всего географией — разные природные условия, преобладание тех или иных растений или животных, суровость или мягкость климата, рельеф, — всё это приводило к появлению совершенно разных народов, языков, представлений, понятий. Это творческое разнообразие и нужно хранить в первую очередь, если мы хотим когда-нибудь выйти из-под опеки Цифрового Левиафана. Именно это оберегают англичане, сохраняя свои странности, понимая прямую связь разнообразия и свободы.

Но разнообразие неэффективно с точки зрения современного капитализма: если бы это было не так, победитель в каждой отрасли не забирал бы всё и мы не имели бы 5-10 сверхкрупных монополий наверху пищевой цепочки глобального бизнеса. Левиафан — выражение этого капитализма, доведение его до крайности, то есть до состояния, когда одна компания-Левиафан будет править всем миром. Компания-Левиафан устранит все противоречия и издержки конкуренции, заменив ее математическими моделями, вычислениями оптимальных вариантов. Поэтому гоббсовский монстр будет стремиться стереть с лица Земли разнообразие. Будет создаваться унифицированный искусственный город, всепогодный и всепроникающий, прообраз которого виден не только в московских человейниках, но и в сегодняшней одноэтажной Америке с ее абсолютно идентичными на тысячи миль дверными ручками, кондиционерами, ковролином, противомоскитными сетками и транспортными развязками. В конце советской перестройки 1980-х режиссер Карен Шахназаров снял загадочный фильм «Город Зеро», где показал странное место, в в котором время остановилось и никакие человеческие поступки не имеют значения. Герой фильма пытается преодолеть абсурд вневременного существования, в котором бытие, содержание жизни не имеет ровно никакого значения, и любой поступок не имеет последствий. Сознание в этом мире отключается за ненадобностью, «я» пропадает, человек погружается в состояние «возлезнания» наподобие того, которое испытывают подсевшие на компьютерные игры, не в силах вырваться. Если человек хочет сохранить сознание, он должен бежать из такого выморочного мира, и герой сбегает. Фильм передавал позднесоветскую реальность с ее выкачанным воздухом и потерей смыслов, но странным образом сохраняет актуальность и сегодня. Гипернормализация абсурда, так хорошо переданная Шахназаровым, сегодня достигла новых высот. Путь от «Города Зеро» до Умного Города исторически оказался совсем недолгим, и стоит вспомнить абсурд первого, чтобы понять, что второй — лишь его развитие, расширение.

Феерия абстракций через торжество математики и всеохватные вычисления уже сегодня замещает жизнь, отправив её в небытие — именно этого опасался Бёрк и именно это приветствовал Гоббс. Бёрковская конкретика, ограниченные права и свободы уступят место гоббсовскому универсальному всеподавляющему государству.

Однако гоббсовский Левиафан непохож на Левиафана цифрового. Первый — то есть государство, — есть искусственное создание, искусственный интеллект на службе у своего хозяина, человека. Словами Гоббса: «Ибо искусством создан тот великий Левиафан, который называется Республикой, или Государством (Commonwealth, or State), по-латыни — Civitas, и который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан».

Итак, в представлении Гоббса Левиафан создан человеком и является подражанием ему в той мере, какой Бог создал человека и тот является подражанием Всевышнему.

Цифровой Левиафан, как мы показали, действительно создан человеком, вот только его цель — контроль над человеком и управление им, а вовсе не его охрана и защита, управление с целью вечного закрепления неравенства между людьми и перевода этого неравенства на биологический, необратимый уровень. Внутри человеческого вида, homo sapiens , появилось неравенство, возникло желание сильных обеспечить себе и своему потомству вечное господство, и с этой целью они решили взять процесс эволюции в свои руки. На самом деле борьба сильных за вечную власть парадоксальным образом предполагает уничтожение неравенство внутри вида — внутри вида сильных. Ты можешь быть сколь угодно слабым физически, глупым, медлительным, неспособным к коммуникации, короче говоря, проигрывать среднему человеку по всем статьям — но если ты принадлежишь к классу «сильных», то тебе должно быть обеспечено радикальное видовое преимущество сродни преимуществу медведя перед зайцем или орла перед воробьем. Но отмена неравенства внутри вида сильных и его видовое превосходство над homo sapiens требует разделения «человека разумного» на два вида, которые не могли бы смешиваться. Превосходство вида сильных должно выражаться прежде всего на уровне интеллекта, который является ключом к доминированию человека над другими животными видами.

Если бы этой цели интеллектуального доминирования сильных можно было достичь воспитанием, обучением, питанием, наконец, она давно уже была бы достигнута. На протяжении веков низшие классы содержались в бесчеловечных условиях, недоедали, с утра до вечера занимались однообразной работой, их держали в темноте — однако это никак не сказывалось на генетической возможности, будучи поставленными в равные с сильными условиями, достичь вершин. Физических, моральных, интеллектуальных — любых вершин! Более того, раз за разом униженные и оскорбленные превосходили своих бывших хозяев. Покончить с этим можно лишь на уровне вида, решили сильные, не социальными инструментами, а биологическими.