Игорь Шнуренко - Человек взломанный

В людях все больше растет понимание того, что они находятся под колпаком, что за ними следят, и что как результат они могут себе позволить лишь определенные вещи. В сущности, люди догадываются о том, что они могут позволить себе лишь то, что даст им система, но гиепрнормализация убедила их, во-первых, в том, что для них это хорошо, а во-вторых, что альтернативы нет, и любой другой вариант будет хуже. При этом они все больше осознают, что будущее закрыто — в том смысле, что отдельный человек не может иметь на него никакого влияния. Нельзя сказать, чтобы людям было невдомек, что их свобода воли — только маркетинговая фикция, и что на деле никому не дано выйти за пределы системы. Их свобода все больше связана с виртуальной реальностью, в которой люди проводят уже порой не меньше времени, чем в реальности настоящей. Это состояние — «возлезнания», как в театре, состояние сознательной приостановки неверия, только эта приостановка касается не реальности сцены, а реальности собственной жизни. Они живут в состоянии полусна, при этом организм вырабатывает эндорфины, соответствующие процессам реальным. В антиутопиях, например, в «Дивном новом мире» Олдоса Хаксли или американском телесериале «Мир Дикого Запада», химические вещества играют огромную роль в том настоящем, которое становится будущим. В нашем мире химия для корректировки сознания также применяется все чаще. Герои Хаксли не могут обойтись без наркотика «сомы» несколько минут, а создатели сериала придумали для своей версии будущего субстанцию «жанр», которая дает человеку пережить сразу несколько состояний сознания, накладывающиеся на реальность.

Роль певцов, певиц и других селебритис в мире будущего как продолженного настоящего состоит в том, чтобы существа, с которыми люди себя могли отождествлять, жили «на полную катушку», что они показывали, что свобода воли существует в обществе, откуда на микроуровне оно высасывается мощных пылесосом когнитивных систем и систем слежки.

Однажды созданный, Цифровой Левиафан обладает собственной логикой развития. Она не слишком сильно зависит от его конкретной архитектуры, и в этом смысле цифровой Левиафан существенно более прочен, чем, например, Левиафан сталинский. Более того, цифровой Левиафан прочнее и монстра, или серии монстров, которые нам предлагает поздний капитализм. Гипернормализация заставляет думать, что поздний капитализм очень нормален и очень устойчив, но его модель существует пока всего несколько десятилетий, и уже видно, как она пошла вразнос. Режим перешел от состояния относительной стабильности к состоянию перманентного бунта, и только сознательная организация войны всех против всех несколько спасает положение. Впрочем, эта война делает Цифрового Левиафана еще сильнее — именно по тем причинам, которые описывал Гоббс. Получается, что мировое цифровое государство требуется для того, чтобы люди, которые под воздействием соцсетей продолжают делиться на фракции и колошматить друг друга, не поубивали один другого. При этом самые умные из власть имущих понимают, что ввергли мир в хаос, возврат из которого возможен лишь революционным путем, через социальную сингулярность. Сингуляность — это точка, в которой привычные законы вдруг утрачивают свою силу, и становится невозможным предсказать поведение системы. Социальной сингулярностью был, например, 1789 год во Франции или 1917 в России, и в мировом масштабе дело явно идет в такой же точке невозврата, точке, напоминающую информационную черную дыру. Никакое воздействие на эту дыру не будет иметь эффекта, к которому мы привыкли — звезда, упавшая на нее, не родит взрыв и вспышку, а просто пропадет из виду. Точно так же в общественном смысле в момент социальной сингулярности будет бесполезно опираться на привычные механизмы воздействия. Средства массовой информации пропадут с горизонта, как та звезда, механизмы принуждения утратят силу, слежка станет бесполезной, и даже столь мощный инструмент управления, каким являются соцсети, высохнет и погаснет. Как тогда пойдет процесс эволюции с запрограммированной вилкой на необогов и неолюдей?

Это для власть имущих страшное будущее, будущее, которого они всеми силами стремятся избежать. Попытка с помощью Цифрового Левиафана организовать технологическую сингулярность, миновав социальную, объясняется осознанием кандидатами в необоги того, что наше настоящее-будущее — это, если перефразировать Юрчака, «навсегда, пока внезапно не закончится».

То есть совсем-совсем не навсегда, а может быть, очень ненадолго. Именно поэтому они бросили все силы на достижение «технологической сингулярности». Что такое технологическая сингулярность? Это, собственно, и есть полное торжество Цифрового Левиафана, тот момент, когда он будет держать под своим контролем всё и всех — необогов и неолюдей, государства и институтции, глобальные рынки и армии, науку и механизмы управления массовым сознанием, архитектуру глобального мира и алгоритмы ее создания.

Здесь, в этих возможностях менять архитектуру, впрочем запрятано «кощеево яйцо» нового Левиафана. Он сможет это делать, лишь выйдя за собственные пределы — например, если будет иметь того, кто им управляет. С другой стороны, тот, кто им управляет, всегда будет представлять для Левиафана опасность — так Сталин всегда представлял опасность для собственного Политбюро.

Поэтому инстинкты Левиафана будут направлены на то, чтобы подчинить и это существо, и когда-нибудь это случится. А тогда Левиафан станет уязвим, очень уязвим для сингулярности нового типа, о которой мы поговорим ниже — сингулярности одновременно социальной и человеческой. Одна из стратегий Левиафана может заключаться в том, чтобы создать нового Левиафана параллельно себе — для внешнего управления и производства архитектурных революций, для контроля за управителем-контролером, пока тот еще будет действовать, и, наконец, как продукт сверхэволюции.

Ибо вместо того чтобы произвести разделение homo sapiens на необогов и неолюдей, произойдет рождение нового вида — левиафана, который таким образом начнет размножаться. Нужно ли говорить о том, что мы не можем отказывать Левиафану в том качестве, каким обладаем сами как вид — в стремлении к экспансии?

6 августа года двадцать-двадцать в 8:15 утра японский город Хиросима остановился. В минуте молчания склонились тысячи людей в коронавирусных масках, которые пришли в Мемориальный Парк Мира почтить память жертв американской атомной бомбардировки, которая страшным огненным цунами обрушилась на город ровно 75 лет назад. Многие принесли с собой маленькие колокольчики, которые потом зазвенели, каждый оплакивая свою душу, хотя душ для оплакивания было много, а колокольчиков — мало. Среди участников ритуала были жители города, родственники погибших, приехавшие со всех концов Японии, немногочисленные представители городов-побратимов, сумевшие как-то добраться до города в разгар карантинных мероприятий, чиновники. Приехал и японский премьер Синдзе Абе, который выступил на фоне венков с желтыми и белами хризантемами.