Нина Фонштейн - Привет из Чикаго. Перевод с американского на русский и обратно

Узнала, что не все крупные компании имеют профсоюзы. Например, крупная металлургическая компания Nucor, представленная десятком мини-заводов, до покупки «Трайко», унаследовавшей профсоюз от LTV, не имела профсоюза ни на одном из них.

Инженеры и руководители в профсоюзы не входят, поэтому с переходом на долгожданную работу в исследовательский центр я поначалу профсоюзом не интересовалась. Оказалось, что хотя на металлургическом заводе профсоюз был, техники нашего центра туда не входили. Прошел всего год после покупки Миталлом нашего завода у частной семейной фирмы Inland Steel. По-видимому, ранее все были довольны условиями, оговоренными в контракте, подписываемом администрацией с рабочими каждые пять лет.

У меня в группе было вначале всего пять техников, отношения у них с инженерами были товарищеские, я могла оговаривать специальные квартальные премии для их поощрения, сумела перевести недавно поступившего на работу старательного Джима (техника Ольги) в следующий разряд. На еженедельных собраниях группы была такая же дружественная обстановка с пониманием общих трудностей и достижений, как и раньше в Москве. Моему ощущению привычного коллектива способствовало, конечно, присутствие Ольги и Олега.

И вдруг мы услышали от Грега, руководителя исследовательского центра, что техники предполагают присоединение к заводскому профсоюзу. Год назад, когда какие-то инициаторы провели необходимое собрание, большинство проголосовало против. Однако в этот раз Грег предвидел поддержку большинства и причину изменения общего отношения: предстоял очередной пересмотр контракта, и все (логично) опасались, что новый собственник постарается уменьшить или отменить что-то из важных льгот (бенефитов): медицинской страховки, пенсии, оплат по болезни и т. п.

Действительно, проголосовали «за», и тут началось. Когда мы увидели проект контракта, который «руководство» возникшего профсоюза представило Грегу Людковскому, мне стало нехорошо. Все было в интересах «стареньких», большинство которых на собрании техников и определило результат голосования. Всех вновь нанимаемых техников, независимо от их квалификации, определяли по низшему шестому разряду. Перевод в следующий разряд не зависел от качества работы и нас (ее потребителей) – только от стажа, с переводом в следующий разряд раз в три года.

Многие техники работали на приборах, на которых работали и инженеры. В моей московской лаборатории, как и в лаборатории Жени Шура, часто на таких приборах работали кандидаты наук, как, например, Лена Жукова-Золотарева на сканирующем микроскопе или Игорь Комаровский на микрозонде. То же и здесь: я сама, как и Ольга и Олегом, любила изучать структуру моих образцов в оптическом и сканирующем микроскопах. Проект контракта пользоваться приборами инженерам запрещал: это рассматривалось как угроза рабочим местам техников. Благо, мы вовремя это увидели, и Грег Людковский оговорил право инженеров работать на приборах, хотя и не более четырех часов подряд.

Жизнь радикально изменилась. От нас не зависели ни зарплата, ни премии техников, их нельзя было наказать или уволить без согласия профсоюза, внутри техников произошли некоторые трения между давно работающими и новичками, потому что в профсоюзах всегда имеют преимущества seniority, и отношения с инженерами во многом изменились.

Группа расширялась, появлялись новые техники, и все больше чувствовалась их отчужденность, показная независимость. Выявились несколько «активистов», отслеживающих нарушения со стороны инженеров. Если Зофия или Ольга заработались на микроскопах более четырех часов – тут же подавалась официальная жалоба (grievance) в профсоюз. Со мной было еще смешнее: я не знала, когда освобожусь, и поэтому в журнале заявок на микроскоп поставила свою фамилию против всего дня: не работала, а только заявила, но тут же появилась жалоба и на меня. Так было со многими и неоднократно, пока жалобщику не надоело.

Как я понимаю, в целом с профсоюзами в США не все так однозначно. Выглядит на наш взгляд возмутительно, когда каждый год бастуют учителя и грозят не прийти в школу, если им не прибавят зарплаты, однако, как выясняется, зарплаты учителей в разных штатах различаются в разы.

У рабочих в цехах металлургических заводов шестизначные зарплаты, отличные медицинские страховки и пенсии, но во времена кризисов 2001–2002 именно поведение профсоюзов привело к банкротству ряда компаний.

Показателен пример LTV. На момент остановки завода компания насчитывала 7700 рабочих и 40 тысяч пенсионеров из бывших членов профсоюза, которым выплачивали пенсии и платили медицинскую страховку. Когда LTV заявила банкротство, начальная фаза «Глава 11» подразумевала реструктуризацию и получение определенных кредитов при сокращении расходов, подразумевающих, в частности, что и профсоюз пойдет на определенные уступки в текущих (непосильных) тратах. Профсоюз на уступки не пошел, федеральный кредит не был выдан, и завод, вторая по размеру сталелитейная компания США, был остановлен.

Противоположное поведение профсоюзных лидеров на двадцать лет раньше (эпоха правления Ли Каокка) спасло Крайслер, который был тогда тоже в состоянии банкротства, но за счет уступок профсоюза сумел показать уменьшение текущих расходов и обосновать получение кредита, который компания сумела вернуть на семь лет раньше заявленного срока.

Как очень часто бывает здесь, все с одной стороны, с другой стороны.

C этой другой стороны нет альтернативы кроме как профсоюзной организации рабочих для переговоров с работодателем об оплате сверхурочных, медицинских страховок и т. п. Получается, что профсоюз – зло, противостоящее ещё большему злу – жадной корпорации.

Интересно, что эта реальная функция профсоюза все острее проявляется сейчас в России на заводах, принадлежащих иностранным фирмам – на Автовазе. Форде, Катерпиллере. Все больше упоминаний о попытках руководителей этих фирм противодействовать профсоюзам, все больше доказательств, что Россия, часто независимо от ее желания, входит в мировую систему и начинает жить по ее законам.

Как я писала в первой книге, так сложилось, что последние четыре года моей жизни в России я возглавляла совместную с американцами программу «Международный инкубатор технологий,» направленную на развитие инновационного предпринимательства. Останавливались заводы, в том числе градообразующие, и, судя по зарубежному опыту, малый бизнес как наиболее динамичный должен был стать источником новых рабочих мест и оживления экономики. Надо было вооружить творческих людей, способных инициировать новые производства, соответствующими знаниями. Мы создали в Академии Народного Хозяйства при Правительстве РФ учебный Центр коммерциализации технологий, где сначала проводили краткосрочные программы, а потом разработали учебный курс подготовки магистров, издали много учебных книг, составивших Библиотеку Инновационного предпринимательства.