Калле Книйвиля - Крым наш. Возвращение империи

Дорога на север трясет нас гораздо сильнее, чем во время путешествия в Севастополь по упорядоченной прибрежной дороге. Иногда маршрутка вынуждена ползти между огромными ухабинами на дороге. Поэтому путешествие в Черноморское длится более четырех часов, хотя расстояние до него не превышает 180 километров. На автостанции меня ждет Женя, эсперантист и предприниматель из Киева. Он вложил определенную сумму денег в туристическую базу отдыха здесь, у моря. Это место идеально, например, для подводных экспедиций. Но теперь Черноморское находится на оккупированной территории или в другой стране, в зависимости от того, кого об этом спросишь. Сюда стало трудно приезжать не только для Жени, но и для его клиентов-отдыхающих. В этом году база отдыха в основном стояла пустой. И, поскольку юридический статус Крыма остается непонятным, невозможно продать или купить недвижимость так, чтобы довольными остались и российские, и украинские власти.

— Особенно рискуют те, кто сейчас покупает недвижимость в Крыму. Если Крым вернется в состав Украины, покупатель может потерять недвижимость. То, что такое может произойти, не кажется слишком вероятным именно сейчас, но никогда не говори «никогда».

Паркуемся возле странной церкви 19-го века, четырехугольная колокольня которой придает зданию какой-то британский вид. Ее заказчиком был сын российского посла в Лондоне, который любил все британское. Во время Крымской войны 1850-х годов в колокольню попало пушечное ядро османского флота. После революции церковь была закрыта и долго использовалась в качестве склада. В начале 1980-х годов ее переделали в спортзал местной спортивной школы. Теперь она снова является православной церковью.

Захожу в поселковый магазин, чтобы купить шампунь и бумажные носовые салфетки, но не нахожу там ни одного, ни другого. Это же продовольственная лавка, а не аптека. Магазин и безлюдная центральная улица со своими немногими торговыми заведениями хорошо передают атмосферу российской провинции 1990-х годов. «Парикмахерская Елены», кроме стрижек для мужчин и женщин, предлагает маникюр. Соседняя дверь принадлежит местному офису кооперативной ассоциации, на балконе которой висит большая реклама партии «Патриоты России», менее успешного конкурента так называемой Либерально-демократической партии Владимира Жириновского.

Напротив парикмахерской и «Патриотов России» находится городской музей, в котором один из сотрудников охотно делает для меня быстрый экскурс в историю Черноморского от древних греков, которые основали город в четвертом веке до нашей эры, до морской нефтедобычи, начатой еще в советское время и продолжающейся по сей день. Большая картина, на которой изображено празднование в Севастополе после его освобождения от немецкой оккупации во время Второй мировой войны, закрывает всю стену в одной из комнат. Но нигде нет хоть какой-то информации о депортации крымских татар в 1944 году. Мой гид также не упоминает о том, почему поселок, который по меньшей мере с 18-го столетия назывался Акмечит (Белая Мечеть), неожиданно после Второй мировой войны получил советское название Черноморское. В музее есть целая комната с предметами и одеждой крымских татар, и еще одна с экспонатами, показывающими связь региона с Украиной, но здесь гид становится немногословным.

После осмотра экспозиции директор музея Зинаида предлагает мне чай с печеньем. Ведь не каждый день к ним наведываются зарубежные журналисты. В последнее время вообще немного посетителей.

— Но вы же сами видите, что здесь совершенно спокойно. Распространяют странные слухи, что у нас пустые полки в магазинах, что на улицах солдаты. Но это неправда.

Позже, после полудня, встречаю Адиле, крымскотатарскую учительницу истории. Она совсем не удивляется, когда рассказываю, что в местном музее Черноморского я ничего не узнал о депортации крымских татар.

— Это может быть неожиданным только для посторонних. Для нас, проживающих здесь, это вполне обычное и понятное дело.

Легче молчать о неприятных вещах, — говорит она. — Тогда не надо думать о них. И все же иногда, в конце концов, люди не выдержат. Именно это произошло в Киеве в конце года. Народ просто устал от коррупции и других противозаконных действий власть имущих. Когда президент бежал, мы поняли, что в Украине наступят изменения. Но не таких изменений мы ждали.

Адиле — единственная крымская татарка в школе, и другие там совсем не согласны с ней.

— Многие говорили, что протестующие в Киеве были куплены Евросоюзом и США, Западу нужны только природные ресурсы Украины, что Украина превратится в свалку для Запада. Мы часто спорили об этом, но потом мы решили больше не дискутировать по этому поводу на работе, потому что это никогда не закончится.

— Кроме того, я почувствовала, что, пожалуй, опасно откровенно говорить о своих убеждениях, что это может быть рискованным для меня или моих детей. Поэтому я оставила эти идеологические дискуссии, я больше не пытаюсь убедить никого. Я решила подождать и посмотреть, что произойдет. Возможно, я слишком слаба, возможно, молчание является проявлением трусости, но… я действительно боюсь.

И среди ее друзей не все понимают ее критическое отношение к «воссоединению». Многие мечтают о былой золотой эпохе, — говорит она.

— Это я могу понять, даже если не поддерживаю этого. Многие люди испытывают ностальгию, они стремятся вернуться обратно в Советский Союз. В советское время многие россияне перебрались сюда на работу. Но их корни в России, они тоскуют по своей родине. С психологической точки зрения понятно, что они пытаются оправдать все, что делает Россия, что делает действующий президент России.

Я рассказываю об Анне и Леониде из Севастополя, которые говорили, что мало что знают о современной России, что Россия для них почти то же, что и СССР. Адиле задумчиво кивает головой.

— Я верю, что так же думают многие люди. Что мы должны жить в огромной стране, в сверхдержаве, что мы все должны быть вместе, что Украина — это на самом деле Россия, что такой страны, как Украина, вообще не должно существовать. Это правда, что украинцы и россияне исторически имеют много общего. Но Украина является суверенным государством. Многие стремятся вернуться обратно в СССР или в Россию, на свою родину. Но они не пакуют чемоданы, чтобы уехать в Россию. Они хотят, чтобы Россия пришла сюда.

Трудно сказать, сколько людей на самом деле поддерживают аннексию, — считает Адиле. Сначала она думала, что почти все ее поддерживают, но после частных бесед с друзьями и знакомыми она поняла, что достаточно многие из них относятся к ней критически. Может, не половина, но достаточно много, — теперь она уверена в этом.