Татьяна Ануфриенко - Так начиналась Мещура 

И многодетная семья Казаковых скоро переселилась в свою квартиру. Отдельные квартиры распределяли в первую очередь передовым многодетным лесорубам. Всего в таких квартирах в это время жило 37 семей, остальные ютились в тесных бараках. По мере расселения и там становилось немного просторнее.

Новых поступлений спецпереселенцев больше не было, только по каким-то неизвестным соображениям происходил обмен семьями между спецпосёлками. Кузнеца в Мещуру перевели из Божьюдора, потому что своего не было, некоторые семьи переселяли из Мещуры, другие приезжали сюда из Усть-Коина и Божьюдора. Но это так, небольшие перемещения, на общую численность людей в посёлке они почти не влияли. Надо отметить, что семьи не разъединяли, если куда-то переселяли, то только всей семьёй.

В начале октября по высокой воде пришла баржа со скотом.

— Ну наконец-то, — радовались женщины, — а то скотный двор пустой стоит.

— Кого же нам прислали?

— Ага, три коровы, две тёлочки и молодой бычок.

— А в ящике кто? Поросятки — пять свинушек и кабанчик.

— Негусто. Ну что ж, будем сами разводить.

— А вот козочки — это хорошо. Молоко будет детям.

В скотный двор перегнали коров и коз, перенесли поросят.

— Ну вот, живность на месте, слава Богу, — с облегчением вздохнула Анна.

Её определили ответственной за скотный двор.

А комендант напутствовал председателя сельхозартели:

— Захар, подбери доярку, скотника, свинарку — и в бой. Помни главное: сохранить и умножить.

На скотном дворе работали с удовольствием. Это же их родное, привычное занятие. Первое молоко сдали в ясли-сад и в школу.

С маленькими детьми работала Клава Афанасьева. Она хоть и молодая, но серьёзная и ответственная девушка. И любит детей. Ей помогала Ксения Степановна Абрамова, женщина 52 лет, мама Дуси. Прошлой зимой в садике было всего трое малышей, их мамы работали в лесу, а сидеть с детьми некому. К весне один из них умер. Питание было очень скудным. Что в магазине, то и в садике — крупа, макароны, чай, сахар. Из муки пекли лепёшки и оладьи. Ксения Степановна топила печи, носила воду из ручья. Воды надо было много, кроме приготовления пищи и уборки, сами стирали пелёнки и запачканную одежду, тут же и сушили.

Детей стало значительно больше с открытием сельхозартели. Почти всех малышей приводили к Клаве, потому что работы на полях было очень много. Звали её теперь уважительно — Клавдия Ивановна. На лето она попросила себе в работницы Лену Казакову, которой исполнилось 11 лет, и она была хорошей помощницей.

С тех пор как не стало Дарьи, девочка затосковала. Она ходила в школу, но тоску ничто не могло заглушить. А здесь, в яслях-садике, она успокоилась — некогда было грустить. Она видела, что нужна детям, Клавдии Ивановне. Даже когда начались занятия, Лена после уроков прибегала к Клаве, помогать.

В комнате, где спали дети, предусмотрительно вдоль стен встроили топчаны с ограждениями. Дети спали в рядок, помещались все.

С питанием легче стало с осени, когда собрали урожай овощей, их поместили в овощехранилище и продавали через магазин. Кто мог, покупал. Брали выращенное и в садик, и в столовую. Ещё лучше стало, когда появилось молоко.

Но детей по осени стали забирать из садика. Сельскохозяйственная страда закончилась, некоторые мамы и бабушки освободились. Но главная причина — у людей не было денег на оплату садика.

Всё лето Клава практически жила в садике. Не все забирали детей на ночь домой, так как очень много работали. Это её даже радовало, в барак не очень-то хотелось возвращаться: тесно, душно, шумно. Даже осенью, когда детей стали водить мало, и на ночь их уже никто не оставлял, девушка не уходила из садика. Никто не запрещал, она и радовалась.

Павел приходил к ней после работы каждый вечер. В садик, а не в барак. Знал, что она здесь.

— Клав, пошли в клуб. Там сегодня танцы.

— Пошли.

И они убегали на весь вечер.

В другой раз придёт:

— Клава, сегодня вечер — красота, луна светит. Идём гулять?

— Идём.

Они гуляли по посёлку. И не только они. Люди шутили, веселились, пели песни. Нагулявшись, Павел провожал её к садику.

А то придёт парень, принесёт несколько кусков сахара. На тёплой печке постоянно стоял большой чайник с горячей водой, а у Клавы в маленькой кастрюльке всегда заварка из листьев брусники или чёрной смородины. Зажигали лампу и пили чай с сахаром, рассказывали, у кого как прошёл день. Потом лампу тушили — керосин надо было экономить, садились рядышком. Павел обнимал девушку, и они мечтали:

— Клав, давай поженимся.

— Ага, поженимся. А где будем жить?

— Ко мне пойдём. Нам ведь квартиру дали.

— Вас и так уже четверо. Спите все в одной комнате.

— Ну и что. И ты со мной.

— Нет, я боюсь.

— Глупенькая. Так же все живут.

— Ну и пусть все. А я боюсь.

— Так у нас с тобой никогда детей не будет.

Свои мечтания они прерывали долгими поцелуями.

— А знаешь, Паш, давай мы будем с тобой хорошо-хорошо работать…

— Мы и так хорошо работаем.

— Ну да. Я вот думаю, следующим летом опять будут строить дома. Мы с тобой поженимся и попросим себе квартиру.

— Я тоже так думал, — согласился парень.

— Представляешь, — продолжала Клава, — вечером пьём чай в своей квартире. Понимаешь, в своей. Только я и ты. Вся кухня наша. И вся комната наша. Я занавески красивые повешу.

— А где ты их возьмёшь?

— В магазине ситчик красивый лежит. Заработаем с тобой денег и купим. Я сама пошью.

— Мечтательница ты моя.

Так они весь вечер говорили и целовались.

— Паш, иди уже. Скоро на работу вставать, а мы и не ложились.

— Не хочется от тебя уходить.

— Но надо. Вот поженимся, тогда и будем вместе.

Павел нехотя уходил.

Одну из квартир выделили под столовую. Конечно, это громко сказано, но так её называли. Первая комната с печкой и двумя столами — кухня. На одном столе стопками посуда — миски, кружки, стаканы, на полотенце ложки, на другом столе готовили еду. Во второй комнате стоял сколоченный из досок длинный стол, по бокам — скамейки. Есть приходили в основном одинокие мужчины. И подростки иногда прибегали с котелками, брали еду на семью.

Заведовала столовой Меланья. Работала одна: и за водой на ручей ходила, и печку топила, и варила, и посуду мыла. Управлялась легко, так как столовую посещало очень мало народа. С дровами ей помогал Гололобов — колол, заносил, печку растапливал, а подкладывала дрова она уже сама.

Николаю Фроловичу как фельдшеру тоже выделили отдельную квартиру. В ней он жил с сыном Анатолием и Меланьей.

— Миланушка, ты не жалеешь, что согласилась жить со мной? — время от времени спрашивал он.

Он любил её, но ответной любви не чувствовал.

— Нет, не жалею. Успокойся, наконец, — с грустной улыбкой отвечала она.