Владимир Орлов - Крик птицы

ЛЕОНИД БОРТКЕВИЧ: Он очень любил свою семью, он любил Валерку. Всех любил, всем помогать старался.

МИХАИЛ ФИНБЕРГ: Владимир Георгиевич помогал своим музыкантам получить в те годы — очень трудные годы — и квартиры, и ма­шины, и помогал в решении других каких-то вопросов, но они от него уходили.

Он действительно сердечно относился к чужим людям — об этом сви­детельствуют многие. Но у Мулявина от предыдущих браков две дочки и сын. Насколько внимателен он был к своим близким?

Мемуары Нелли Богуславской, наблюдавшей за жизнью Мулявина уже 20 лет: «Он жил в другом окружении, с другими женщинами, и ни­кто не заставлял его заниматься, не опекал и не твердил, что он — «Му-ля-вин!» Сын Володя рос. Видел папу по телевизору, тянул к нему ручки. Но у папы другая семья, другие дети, а также властные установки: не общаться с теми, кто раньше были его семьёй».

Владимир Мулявин-младший станет неплохим музыкантом, будет по традиции играть в Государственном ансамбле «Песняры». Но затем - тюрьма, где он и умрёт, не надолго пережив знаменитого отца.

В творчестве «Песняров» застой. «Консерваторцы» подумывают об уходе. Запись в дневнике Паливоды: «Античный репертуар. Прихлопывая и притопывая, хотя и заметно прихрамывая, исполняем “Каляду” — испытанную палочку-выручалочку. Выглядим как-то по-стариковски».

Правдива истина, что разумны бываем «задним умом». Как жаль, что из трёх снятых и смонтированных номеров в фильме «А также цирк», остались только два: «Марыся» и в финале «Каляда». А сатирический номер «И как тут не смеяться?» был вырезан, потому что там перечис­лялись паны со всеми их недостатками, очень и сегодня узнаваемыми, решена была эта песня так: музыканты брали болванки, на которые на­тягивали парики, а там нарисованы рожицы всякие — и они пели, как бы соотносясь с этими «персонажами»: «Вось пан спяшыць на тройцы, упражка зіхаціць, і конікі памыты, і панскі лоб блішчыць, на цэлы свет з пагардай глядзіць дзікім казлом... А быў жа ён нядаўна авечак гандляром!» Как пролезают в «паны» — наверное, это вот не понравилось — и номер у нас вырезали. Вырезали — но что мне быть бы тогда немного умней? Взять бы его, положить в портфель и сохранить до сегодняшнего дня. Так нет! Я рассердился и швырнул и плёнку с изображением, и фо­нограмму в мусорную корзину в монтажной. Сейчас думаю: как глупо. Короче, опять ножницы прошлись по Купале! А через четыре года будет закрыт на взлёте проект моего фильма «Гусляр». Но до этого «Песняры» снимутся в моей же двухсерийной игровой картине «Комедиант», а Му­лявин напишет музыку и напоёт несколько песен. И там всё же прозвучит его песня с едким купаловским текстом «И как тут не смеяться?» — тогда грянет время перестройки, и уже будет можно и про панов.

***

Вожди, словно сговорившись, с 1982 по 1985-й умирали каждый год: Суслов, Брежнев, Андропов, Черненко.. Даже анекдот был. На теле­экране диктор, сообщая о смерти последнего Генсека, еле сдерживается: «Дорогие товарищи, вы, конечно, будете сейчас смеяться, но дело в том, что и товарищ Черненко тоже умер». Советский народ хоть с помощью смеха старался не выглядеть посмешищем XX века в глазах «всего про­грессивного человечества».

Тогда же, в начале 84-го, у поэта Валентина Тараса раздался звонок.

ВАЛЕНТИН ТАРАС: «С вами говорит Мулявин. Знаете такого? Хочу с вами встретиться». Я говорю: «Владимир Георгиевич, если вы хотите песен, то “их нет у меня”». «Дело в том, — говорит Мулявин, — что мне попала в руки ваша книжка “Две тетради”, я прочитал».

Оказалось, Мулявин уже положил на музыку стихотворение «Возвра­щение» из этого сборника. Он предложил Тарасу подобрать стихи и до­писать новые для программы к 40-летию освобождения Беларуси и ко Дню Победы в 1985-м.

ВАЛЕНТИН ТАРАС: Решили с ним: никакого парада, никакого укра­шательства, фанфар, никакого звона литавр. Война — какой она была: суровая страшная, грязная, смердючая. Вот есть знаменитое стихотво­рение поэта Семёна Гудзенко, фронтовика — у него часть черепа была снесена осколком и живой мозг пульсировал. Таким образом он прожил ещё целый год после конца войны и умер. И вот у него есть такие строки рукопашном бое:

«...Бой был коротким. А потом

Мы пили водку ледяную,

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую».

Ну, когда программа была готова, её ещё надо было сдать Министерству культуры, официальному заказчику. Чиновники прицепились к Гудзенко: «Что это такое “выковыривал ножом”? Как это петь?! Ну, переделайте, ну, смягчите! Гудзенко - обязательно нужно смягчить!» Владимир Георгиевич сказал: «Во-первых, Гудзенко, можно считать, погиб на поле боя, погиб от страшной раны. И что я буду после Гудзенко вмешиваться, переделывать строки, которые были написаны поистине кровью, его собственной? А во-вторых: я ничего в этой программе менять не буду! Вам не нравится — снимайте всю программу!» И мы ушли.

Недели на две всё затихло: сверху ни приказов, ни указов. А «Песняры» активно работали над программой «Через всю войну» - название, кстати, принадлежит Мулявину: он выискал эту строку в стихотворении Тараса.

ВЛАДИМИР ТКАЧЕНКО: Военная программа делалась не на заказ, а от души — она потрясает! И это, когда народ и не хотел уже особо слушать про войну: ведь это стали навязывать — всем надоело! У нас настолько сделано было искренне — люди плакали. И даже на сцене первое время нам самим было трудно удержаться от слёз. Военная программа в «Песнярах» — самая сильная.

ВАЛЕНТИН ТАРАС: Была премьера в Большом зале филармонии при огромном стечении народа. Ещё были живы мои друзья Саша Адамоввич, Наум Кислик... Наум Кислик — фронтовик. Саша Адамович, как и я, партизан. Ушёл в партизаны почти таким же мальчишкой, как и я. Они ещё были живы, сидели рядом со мной. Их, как и меня самого, несколько оглушали децибелы. Но всё-таки программа эта — она и их, и меня перевернула: мои вкусы, моё представление о новой музыке. «Через всю войну» — не потому, что я автор семи песен, — моя роль подчинённая. Там главная роль — это Мулявин: Мулявин композитор, Мулявин исполнитель, Мулявин режиссёр, Мулявин дирижёр, Мулявин — всё! И, тем не менее, я испытываю естественное чувство и гордости, и радости, что я причастен к этой программе — вершине мулявинского творчества.

Конечно, Паливода не мог не оценить премьеру с иронией: «Дым, во­енизированные костюмы, лазерные эффекты — всё это не скрашивает, а усугубляет убогость высоких потуг сморщенных старичков.... Аплоди­руют, отмечая у нас, исполнителей, поразительную для столь преклон­ного возраста память».

А далее уже серьезно: «Чему можно поучиться у Мулявина — это уме­нию видеть в вещах самую сердцевину. Но его никогда не хватало на со­впадения у разных инструментов гармонических функций, количества тактов. А Ткаченко аранжировки начинает с мелочей, из которых вы­растает часто непредсказуемое».