Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

— Прости меня...

— Это ты меня прости...

И все. Я больше ничего не помню. Помню только большое окно в больнице, подоконник и Витю на подоконнике! Больше на студию он не вернулся, как не вернулся и домой, к Тамаре. Но он приехал на свой юбилей, увидел в последний раз маму, простился с друзьями и через несколько дней улетел! Он ждал этого полета! Мешали боли. Он до­ждался своей радости! Господи! Если у него не было радости в жизни, пусть он в радости будет там! Пусть там все исполнится!

— Прощай, Витя!

На девятый день я увидел его во сне...

Сияющий и радостный, он держал в руках бокал шампанского. Все вокруг веселились. У него было прекрасное настроение. Он был в том же черном костюме с бабочкой, в котором мы его похоронили. Все походило на бал, и он, сияющий и радостный, поднял бокал шампан­ского и сказал:

— За вас!

Я проснулся, рассказал сон Лиле.

— Сегодня девять дней! Езжай на кладбище и помяни!

Я позвонил Леше Дудареву, мы купили цветы и поехали на Москов­ское кладбище. Там уже было много студийного народу. Я стоял у могилы, а из головы не шел сон: счастливый и радостный Витя с бокалом шампанского в руках!

Он поднял его и сказал всем нам:

— За вас!

Больше я его во сне не видел.

В декабре 1988-го "Наш бронепоезд" сдавали Госкино СССР.

В самом центре Москвы есть знаменитый особняк, в котором еще с тридцатых годов утверждались сценарии, назначались на постановку режиссеры — решалась судьба всего советского кино.

На четвертом этаже в маленьком душном просмотровом зале соби­ралось руководство Государственного комитета по кинематографии и члены Главной сценарно-редакционной коллегии Госкино СССР. Каж­дый занимал свое любимое в этом зале место, и они, как мыши, ждали, когда займет свое место председатель или его заместитель — тогда начинался просмотр фильма.

Режиссеру отводилось место в углу, у пульта. Ему говорили, когда сделать громче, а когда тише. Во время просмотра никто не перегова­ривался, все имели при себе блокнот и маленький фонарик, чтобы по ходу просмотра записывать замечания.

Все сценарии, которые были в запуске на студиях страны, работ­ники Комитета знали назубок, потому что сценарии и режиссеры утверждались ими. К тому времени руководители Госкино СССР меня хорошо знали. Это они принимали решения о присвоении моим фильмам первой категории. От этого решения зависело все: студия получа­ла премии, режиссер — большие "постановочные" деньги. По тем вре­менам за фильм первой категории я мог купить машину и несколько лет жить с семьей не работая. Кинорежиссеры всегда считались обес­печенными людьми, но чтобы этого добиться, надо снять хороший фильм, что не так-то легко было сделать. Сценарий так фильтровался, что от него оставались рожки да ножки. Писалось несколько вариан­тов, и по каждому варианту принимались решения, писалось заключе­ние за подписью ответственного редактора Главной сценарно-редак­ционной коллегии Госкино СССР, отправлялось в республику, где дей­ствовал точно такой же Комитет по кинематографии со своей Главной сценарно-редакционной коллегией,— здесь принималось решение по полученному из Москвы заключению, и только тогда отправлялось на студию, и режиссер мог с ним ознакомиться.

На эту переписку уходило много времени, но так была устроена кинематографическая машина, остановить или поменять в ней ка­кие-то "гайки" казалось невозможным. Тем не менее с начатой в стране перестройкой многое стало меняться. Еще два года назад и речи не могло быть о "Нашем бронепоезде". Сценарий был под запре­том больше двадцати лет, и Женя Григорьев уже не верил, что он будет поставлен.

Когда закончился просмотр, все молча встали, молча разошлись по своим кабинетам, чтобы потом собраться и объявить свое решение.

В коридоре меня задержал Армен Николаевич Медведев, главный редактор Главной сценарно-редакционной коллегии Госкино СССР, об­нял и тихо сказал:

— Молодец!

Так они всегда делали! Если фильм нравился, они втихаря, чтобы другие не видели, проходя мимо, хлопали по плечу или щипали за бедро. Если после просмотра фильма тебя никто не ущипнул — кранты фильму! То же самое происходило в туалете — попробуй высиди три часа в зале! Оглядываясь по сторонам, чтобы не было лишнего глаза, они говорили хорошие слова, но во время обсуждения могли заявить совсем другое. Я всегда поражался этому! В туалете хвалят - в кабинете ругают! Где правда?

Обсуждения не было. Меня вызвал к себе в кабинет Камшалов и сказал:

— Помнишь наш разговор в Баку, во время фестиваля?

Я был не готов к такому разговору.

— Помню!

— Ты меня не обманул. Ты снял хорошую картину.

— Спасибо!

Камшалов поднялся.

— Не торопись меня благодарить, я не сказал главного!

Он сел напротив меня.

— Не пришло время для этой картины! — сказал он не сразу.

— Почему?

— Рано! Рано, Миша!

Меня ждала ситуация, подобная "Знаку беды".

— Сценарий лежал на полке столько лет! — сказал я. — Григорьеву говорили, что не пришло еще время для этой темы! Прошло двадцать лет, и вы говорите — рано! Когда же не рано?

Камшалов посмотрел в окно. Со стороны Кремля доносился бой курантов. Был полдень, двенадцать часов дня.

— Вот покажем Горбачеву, тогда и станет ясно: рано или не рано!

Поднялся, молча походил по кабинету, вернулся на свое место.

— Ты собрал прекрасный ансамбль актеров!

— Да.

— Как тебе удалось пригласить Ульянова на роль начальника лаге­ря? Я понимаю — Петренко или Филиппенко, они вне политики, но Ульянов — член Центрального Комитета партии, депутат Верховного Совета СССР!

— Он актер!

Камшалов усмехнулся.

— Конечно, актер! Но он еще и член Ревизионной комиссии ЦК! Понимаешь? Ему по положению нельзя играть такие роли! Не положе­но! Я думаю, будут неприятности!

— У кого?

— У нас с тобой!

Мы помолчали.

— Александр Иванович! Помните "Знак беды"? Помните звонок из Кремля? Все в стране меняется!

Камшалов пристально посмотрел на меня.

— Крыма больше не будет!

Через несколько дней в Минск позвонил Ульянов.

— Ну-у, вы и втянули меня в историю со своим фильмом,— сказал он по телефону.— Отбиться от звонков не могу! Вчера звонила Раиса Максимовна, они смотрели с Михаилом Сергеевичем фильм...

— Где они смотрели?

— Ну-у, уж этого я не знаю! У них много мест, где можно смот­реть! Я звоню вам, чтобы вы не волновались! У вас все будет хорошо! Я попросил Раису Максимовну перезвонить Камшалову. Он все-таки пред­седатель Госкино СССР!

— Спасибо!

— Я рад был с вами познакомиться не только лично, но и в работе! Звоните! Мы хорошо с вами работали!

В этот же день раздался звонок из приемной Камшалова.