Александр Стесин - Африканская книга

Уже невозможно поверить, что все это было со мной и на самом деле: длительное путешествие по Мали, по реке Нигер, через Бамако, Сикассо, Сегу, Мопти, Дженне, через Гао и Бандиагару, до самого Тимбукту. Теперь этот регион, с 2012 года ставший вотчиной «Аль-Каиды», считается одним из самых опасных мест на земле; врачу-волонтеру туда уже не попасть. Древние памятники великой сахельской архитектуры, песочные мечети Тимбукту, на фоне которых мы когда-то фотографировались, стерты с лица земли. Все, кого я знал в тех краях, уехали — одни в Сенегал, другие в Буркину, кто куда смог. И только старый полковник Майга, некогда — министр внутренних дел Мали, а еще раньше — африканский революционер, предводитель повстанцев, одна из ключевых фигур в борьбе за независимость, доживает свой век в поместье на окраине Бамако. Когда-то он был моим пациентом, и мы гостили у него, а потом ездили в гости к его старшему сыну Мусе, прожившему много лет в Ленинграде.

Еще был Кидаль, где мы ночевали в палаточном лагере у мятежных туарегов и я лечил туарегских женщин от брюшного тифа. Была Бандиагара, постой в догонской деревне и ночлег под открытым небом, на крыше дома вождя. И то, как мы ходили из деревни в деревню со своим «полевым лазаретом» (читай: с походной аптечкой), объявляя urbi et orbi о том, что доктор приехал, — точно так же, как возвещают о своем прибытии бродячие торговцы, циркачи или потомственные «карите-целители». Один из таких целителей лечил и меня, горе-волонтера, когда амебная дизентерия, которую я подцепил не то в Сегу, не то в Сикассо, скрутила меня так, что я не мог шевельнуться. Он втирал мне масло карите, массировал какие-то точки, но лечение не помогло. До сих пор помню — отчетливо, но так, как если бы это были кадры из фильма, увиденного в детстве и навсегда оставшегося в памяти: меня завернули в безразмерную домотканую рубаху, индиговую в белый горошек, насквозь пропахшую карите, и положили на повозку, запряженную тощими волами, чтобы отвезти в соседнюю деревню, где был еще один знахарь. Тот не стал заморачиваться с массажем, а дал мне выпить крепкого малийского чая, в сущности чифиря, от которого мне на короткое время полегчало. При этом он утешительно приговаривал, что в Мали любой доктор рано или поздно становится пациентом. Догонский вождь, чей щербатый рот был вечно наполнен оранжевой кашей пережеванного ореха кола, приходил справиться о нашем здоровье, и Алла, которую тоже скрутила амебная зараза, обматерила его по-русски. К счастью, вождь не принадлежал к тем малийцам, что некогда обучались в Советском Союзе, и не знал русского. Алкину тираду он воспринял как традиционное русское приветствие вроде догонского ежечасного «умана сэо?». Потом был Мопти, где мы останавливались у шведских экспатов, и вид на закат с крыши их дома, и вид на город, который в путеводителях принято называть «малийской Венецией»… Как писал поэт, «много все-таки жизни досталось мне».

Малийская кухня произвела на нас с Аллой сильное впечатление. Сильное, но не самое благоприятное. Отчасти это было связано с той кишечной инфекцией, от которой я не мог оправиться еще около года после того, как вернулся из Африки. Когда в организме хозяйничает амеба, человеку не до еды. Однако питаться чем-то надо, и эта физиологическая потребность в Мали представляла собой задачу не из легких. У полковника Майга нам жарили только что зарезанного барана, у его сына Мусы — только что выловленную рыбу-капитана; но между этими гастрономическими оазисами лежала пустыня, где на пятьсот километров пути приходилась одна столовка. «Что у вас сегодня есть?» — спрашиваешь ты, уже зная, что никакого меню в подобных заведениях не бывает; посетителю, как правило, предоставляется выбор из одного блюда. «Qu’est-ce que vous avez aujourd’hui?» И тебе отвечают: «Макароны». «А что в качестве соуса?» Этот вопрос приводит хозяев заведения в замешательство. Пошушукавшись, они отвечают так: «В качестве соуса можем покрошить картошку. Больше у нас ничего нет. Макароны и картошка». Но тут в глазах у хозяина вспыхивает огонек, видно, что он вспомнил нечто очень важное и радостное. «Зато на десерт, — говорит он, едва сдерживая ликование, — мы можем предложить вам свежего манго!» Ох уж этот десерт, это вездесущее манго…

Путеводитель «Lonely Planet» [357] Одно из крупнейших издательств, специализирующихся на путеводителях. предупреждал: шоколадный ганаш, который готовят в Тимбукту, увы, не из лучших. Жаркими малийскими вечерами мы зачитывали друг другу эти предупреждения и катались со смеху. Безымянному автору удалось одурачить «Lonely Planet», написав целый путеводитель по стране, где он никогда не бывал. Его хлестаковская фантазия вызывала у меня восхищение: все, что он описывал, не имело ни малейшего отношения к реальности, но звучало чарующе-экзотично, а для тех, кто сам никогда не бывал в этой части света, еще и вполне убедительно. И все же расставим точки над «i»: в Тимбукту нет и никогда не было никакого шоколадного ганаша. Там есть только манго. Манго и еще раз манго. Другого десерта не предусмотрено. Если же вас интересует не только десерт, вам могут предложить традиционное блюдо под названием «токассо». Оно представляет собой большой ком манной каши в луковом соусе, сдобренном знаменитыми «специями Тимбукту». Этот набор из двенадцати приправ (соль, два вида перца, лавровый лист, корица, зира, анис, аннато, сушеный лук, африканский мускатный орех, семена рожкового дерева и лишайник Evernica sursuraceae) в Тимбукту можно купить на любом базаре; он повсеместен, как в Индии — карри, в Грузии — хмели-сунели и сванская соль, а в Эфиопии — бербере. От пакетика «12 специй Тимбукту» исходит неистребимый запах, но, в отличие от запаха хмели-сунели или бербере, этот достаточно неприятен, и добавлять «12 специй» в пищу не рекомендуется, если только вы не пытаетесь приготовить традиционное «токассо», к которому большинство иностранцев притронется разве что с очень сильной голодухи.

На самом деле то, что я назвал комком манной каши, — одна из многочисленных разновидностей «то», главного мучного блюда в Мали и Буркине. «То» готовят из кукурузной или пшеной муки; в зависимости от способа приготовления может получится густая каша либо что‐то вроде чешского кнедлика. В Бандиагаре нам объяснили, что настоящее «то» отличается присутствием в нем песка и щебня в качестве секретных ингредиентов. Если песок Сахары скрипит на зубах, значит, это то, что нужно, бабушкин рецепт из деревни. Если же каша без песка, значит — не то, не «то». Есть и другие каши: из красного африканского просо, из сорго, из дагуссы. Все они имеют общее свойство: их надо готовить в течение нескольких часов, а еще лучше — нескольких дней. Самая вкусная из них — каша из фонио (росички), похожая на кускус или даже на манку. В соседнем Сенегале ее смешивают с черным кунжутом. И все же главный гарнир — кнедлик «то». Его заливают одним из традиционных соусов, которые в Мали всегда готовятся с добавлением каких-нибудь сушеных листьев. Листья розеллы, листья джута, листья баобаба, гороховые листья, цветы хлопкового дерева или плоды окры — все это высушивается, перетирается в крошку, а затем добавляется в суп. И неудивительно: в климате, где листья превращаются в гербарий прямо на деревьях и тощие козы умудряются вскарабкаться на эти деревья в поисках корма, вся доступная человеку пища делится на три категории: сушеная зелень, жесткое мясо и зерно. Больше ничего нет.