Александр Стесин - Африканская книга

Самое известное сомалийское блюдо называется «федерация». Оно вошло в обиход в период итальянской оккупации. На правую половину тарелки кладут золотистый рис басмати (в качестве красителя используется куркума), на левую — макароны в белом соусе, а в середину — листья кинзы или еще какую-нибудь зелень. Выглядит как флаг, отсюда и название. Вопрос только, какая «федерация» имеется в виду? Флаг Сомали выглядит совсем иначе: белая звездочка на голубом фоне. Так или иначе, «федерацию» с козлятиной можно считать национальным блюдом Сомали. Если верить путешественнику Деннису Джонсону, для большинства сомалийцев оно и вовсе единственное («Кроме макарон с козлятиной, тут ничего не едят»). Разумеется, Джонсон утрировал: есть еще курица в манговом соусе, есть «сур» (кукурузная каша с молоком и вяленым мясом), «камбуло» (рис с фасолью адзуки в томатном соусе)… Все же богатой и разнообразной эту кухню не назовешь. Но мне нравилось все, чем кормили в «Могадишо», даже банан, который у сомалийцев подают к любой трапезе, как у русских — хлеб. Когда-то Сомали был самой настоящей «банановой республикой»: главным производителем бананов в мире. Возможно, эта традиция осталась с тех времен.

Третья стадия (синтез) — это поездка в страну, о которой ты заочно узнал столько интересного. Было бы наивным полагать, что реальность будет хоть отдаленно похожа на описания из книги Ширин Рамзанали Фазел. Ты уже провел достаточно времени в Африке, чтобы представить себе эту реальность, начиная с погранично-таможенной нервотрепки в аэропорту: бюрократическая волокита, невразумительные придирки («У вас неправильно оформлена виза»), длительные прения и в конце концов — обязательная дача взяток. Потом — город, где главная достопримечательность — старый МиГ, гниющий посреди центральной площади как вечное напоминание об Огаденской войне. Одноэтажные дома, все как один выкрашенные в белый цвет, немощеные улицы, покрытые песком, как в Тимбукту. Горы мусора, бесконечные ряды лачуг, а где-то на окраине — виллы (по здешним меркам роскошные), в которых окопались немногочисленные экспаты.

Говорят, в тот день, когда был свергнут Сиад Барре, обезумевшая толпа взяла приступом не только тюрьму, но и психбольницу и даже зоопарк. Зэки, психи и дикие животные заполонили улицы в ознаменование наступившей анархии. В наши дни на улицах уже не увидишь льва или крокодила, но полчища облезлых уличных котов, собак, коз, обезьян, стаи стервятников и марабу делают прогулку по городу малоприятной. И то сказать, хоть город и считается безопасным, передвигаться по нему рекомендуется только в сопровождении вооруженной охраны. Охранники — молодые люди в изношенном обмундировании от щедрот покойного благодетеля Каддафи. У них красные выпученные глаза, они вечно держат за щекой наркотическую жвачку из листьев «кат», и у тебя нет ни малейшей уверенности в том, что, если в их услугах возникнет необходимость, они защитят тебя от других таких же, как они, красноглазых, ошалевших от ката молодчиков. Ты ловишь на себе любопытно-недружелюбные взгляды горожан, мужчин в саронгах и женщин в никабе, стараешься не заглядывать никому в глаза, придаешь своему лицу отсутствующее выражение. Тебя возят на обязательные экскурсии: верблюжий рынок, где ты прикладываешь максимальные усилия, чтобы не задохнуться от вони; пещеры Лас-Гиль с наскальными изображениями, которым, по мнению археологов, больше десяти тысяч лет (увы, после трех часов езды выясняется, что эти пещеры в настоящий момент закрыты для посетителей).

Культурный центр Харгейсы, где проводится фестиваль, похож на медресе. Состав участников эклектичен: африканские писатели (из знаменитостей, кроме Маазы и Билли, здесь еще Надифа Мохаммед и Зукисва Вонер), африканисты из Европы, представители каких-то малопонятных НПО, владелица книжной лавки в Гейдельберге. Вас приглашают на ужин во дворце президента, где вы в течение трех часов слушаете длинные речи правительственных функционеров и спонсоров из «Red Sea Cultural Foundation»; потом перед вами выступает эстрадный певец, кумир всех девушек Сомалиленда, в строгом черном костюме и черных очках. Все расписано по минутам, и участникам строго-настрого воспрещается отлучаться куда-либо без охраны и ведома дирекции фестиваля. Пару раз вам все-таки удается улизнуть: двоюродный брат Надифы, бывший военный, вызывается показать вам окрестности, вы едете в пригород, на ферму, где у них с Надифой живут какие-то родственники и где вас угощают фруктовым соком. Заезжаете на рынок, где женщины могут купить традиционное платье, а мужчины — футболку с гангстерской надписью «Straight Outta Hargeisa». Ты щелкаешь телефонной камерой, стараясь запечатлеть бытовые моменты: как мужчины снимают обувь и моют ноги перед входом в мечеть; как официант из эфиопского кафе через дорогу от гостиницы бреется, стоя над лужей и глядясь в нее, как в зеркало. Фотографируешь ты и разнообразные попытки украсить этот быт: пластмассовые фрукты, прикрепленные с помощью присосок к лобовому стеклу такси; странную настенную роспись, где карандаш превращается в ракету. Но из этих фотографий, как и из самих попыток сделать город более привлекательным, не выходит ничего путного.

Ты глядишь в окно машины на бесконечную пустошь, которая по-сомалийски называется «мий»: колючие кустарники, термитники, пыль. Один из попутчиков, кладезь местных пословиц и преданий, рассказывает тебе, что термитники («думдумо») считаются обиталищами злых духов и что на эту тему есть знаменитые стихи в классической форме «мансу-голед». У него в запасе много стихов, много легенд — например, про солнце, которому нужно каждый день давать пищу, чтобы оно вернулось на следующий день, как прирученный зверь. Ты старательно записываешь все, что он рассказывает. Эти байки станут твоим главным приобретением за всю поездку. Ибо что, кроме них, достойно упоминания? Лачуги? Мусор? Антисанитария? Отравление в «лучшем ресторане города», где и вправду ничего нет, кроме козлятины с макаронами? Почти все это было известно заранее — из новостей или голливудских фильмов. В конечном счете «синтез» оказывается куда ближе к «тезису», чем к «антитезису». Но он все-таки не тождественен «тезису», как, должно быть, полагают те, кто никогда не сунется дальше Турции и Египта.

Возможен и другой ракурс: Мааза, видя все то же самое, не устает умиляться и восхищаться Харгейсой. Ей в Сомалиленде безоговорочно нравится, и я понимаю почему. Эта страна соседствует с ее родной Эфиопией. Все, что ее здесь окружает, одновременно и ново, и знакомо. Такое полуузнавание особенно радует людей вроде Маазы или меня — тех, кто давно уехал из страны, где родился. Давно забытый вкус детства. Так прошлым летом в Тбилиси, где еще видны следы советского прошлого, мне все было мило отчасти из‐за этой «почти узнаваемости». Тем временем Маазе по ее собственным словам в Грузии было интересно, но не слишком комфортно. Вероятно, как выходцу из России — в Сомалиленде.