Владимир Рохмистров - Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

В это время к афганской коннице, составлявшей основную силу и надежду отряда, подъехал Наиб-Саляр и обратился к ней со словами: «Подвизайтесь во славу Божию!» Ему отвечали троекратным «Алла!» и обещанием сражаться во имя Господне. По всем сведениям, настроенные весьма воинственно афганцы и в самом деле собирались драться с неверными русскими всерьез.

Алиханов, полагая, что афганская конница тотчас ринется в атаку, быстро спешил казачьи сотни и тех туркмен, у которых (двадцать человек) были ружья. На правом фланге на коне осталась только сотня Мервской милиции, на левом — туркмены конвоя и свита Комарова. Огня все еще никто не открывал. Афганцы, видимо, по-прежнему не решались сделать это первыми. Но вот в их рядах кто-то все же не выдержал, и раздалось четыре ружейных выстрела по русской коннице, одним из которых была ранена казачья лошадь. Казаки тут же дали ответный залп, после чего начался частый непрерывный огонь.

Афганцы сразу же начали поливать огнем всю позицию из ружей и из пушек, и после этого ответный огонь открыли уже все русские колонны. Афганская кавалерия заколебалась, отхлынула, но тут же стала опять строиться к атаке и бросилась с бугра в равнину, охватывая конную колонну русских с левого и правого флангов и с тыла. Однако после пятого залпа казаков афганцы дрогнули и обратились в бегство вместе с ротой, выдвинувшейся на левый фланг их конницы.

Вся афганская кавалерия бросилась за реку Кушка в полной панике, прыгая с обрывов бугра, скапливаясь плотными массами у брода и у моста и неся под русским огнем большие потери. Афганская же пехота под частым огнем противника вообще попряталась в траншеи с бойницами; все их пушки действовали через амбразуры и, будучи хорошо прикрыты окопами, начали приносить русской стороне заметный урон.

По свидетельству туркестанцев, огонь афганских траншей на бугре был силен, особенно против казаков. Трупы людей и лошадей валялись по обоим берегам реки, темнели в русле и уносились быстринами.

Тогда спешенные части Алиханова, к которым присоединились и Мервские милиционеры, вместе с туркестанцами двинулись на афганские траншеи, прикрывавшие расположенную на бугре батарею, а Сводный Закаспийский стрелковый батальон атаковал в штыки равнинный участок Кушкинской позиции афганцев.

Афганцы, мужественно отстреливаясь, подпустили атакующих к своим траншеям шагов на сто и, хотя в отдельных группах дрались геройски, русской штыковой атаки все же не выдержали.

Русская артиллерия в этот период боя помогала пехоте своим огнем и сообщением дистанций. Выехав на позиции тотчас по завязке боя, она стреляла во фланг и тыл афганцам, потом по переправам, где скопился противник, затем по его толпам, строившимся на высотах другого берега, и по орудию, действовавшему с Ак-Тепе.

С начала боя неприятельская артиллерия, в количестве не меньше шести орудий, вела частый огонь по Закаспийскому стрелковому батальону, по цепи и резервам, с бугра, с долины и с Ак-Тепе. Но закаспийские стрелки обратили свой огонь на афганские батареи и быстро заставили замолчать два афганских орудия. Затем, подойдя перебежками на близкое расстояние к траншеям, цепь пехоты и резервы бросились одновременно на афганцев, которые тут же бежали к мосту, оставив три орудия.

Теперь, продолжая оборонять правый берег Кушки, афганцы стали строиться на южном краю лагеря, конница южнее пехоты. Но теперь у них оставалось уже лишь одно орудие в Ак-Тепе. И все-таки около восьми часов утра, после еще одного натиска русской пехоты, лагерь афганцев был занят, а еще через два часа перебиты или переловлены и все укрывшиеся в складках местности афганцы.

Генерал Комаров не позволил преследовать афганцев и даже вернул сотню, бросившуюся было к Пендэ. Отказавшись преследовать разбитого неприятеля, Комаров хотел дать всем понять умеренность наших требований; мы сделали только то, чего просили, и не более, освободили левый берег реки. А дальше — посмотрим.

Однако паника афганцев была столь велика, что в этот же день они преодолели более сорока километров до Меручака, и только там основная масса беглецов остановилась на первый ночлег. Защитники оазиса бежали, оставив на поле боя более восьмисот трупов, также многие утонули, в поисках спасения пытаясь одолеть разлившуюся реку. Потери Комарова составили только сорок человек убитыми и ранеными.

Итак, дело было сделано. На этот раз Россия, не испугавшись войны с Англией, сделала то, что считала нужным. Теперь интересно проследить, кто и как повел себя в пиковой ситуации столкновения интересов трех стран — России, Англии и Афганистана.

Наиб-Саляр, выслушав доклад о причинах, ходе и последствиях боя, пришел в ярость и приказал отрезать нос и уши начальнику конницы и кавалерийским офицерам за то, что конница первая подала пример к бегству. Но тут к нему прибыл русский гонец с письмом от генерала Комарова. Афганцы были уверены, что письмо наполнено издевательствами над позорно бежавшим с поля боя противником; в Азии это является обычным делом. Но вот что они прочли: «Высокостепенному, славному и благородному Наиб-Салару-Тимур-шаху. После добрых пожеланий, считаю необходимым уведомить Вас, что люди, попавшие в плен, из состава вверенных Вам войск, освобождены и отправились домой, снабженные продовольствием и деньгами на путевые расходы. Семнадцать человек раненых лечатся в госпитале и по мере выздоровления будут точно также возвращены Вам. Все убитые похоронены мусульманами и по-мусульманскому обряду. Вы можете быть спокойным, я добился только того, чего желал, и даже не переношу своего лагеря через Кушку. Остаюсь с афганскими войсками и подданными в добрых и дружественных отношениях, без всякой враждебной цели.

Командующий войсками генерал-лейтенант Комаров».

Афганцы были поражены. «Так может поступать только великий народ!» — вырвалось у одного из них.

Теперь взглянем на то, как реагировала на эти события Англия.

Новость о захвате русскими Пендэ дошла до Лондона через неделю и была встречена с такой яростью и тревогой, что даже правительство признало «чрезвычайную опасность» ситуации. Большинство наблюдателей, включая иностранных дипломатов, считали, что теперь война между двумя державами неизбежна. Гладстон, которого Гире, не говоря уже о самом царе, всегда выставлял дураком, осудил устроенную над афганцами резню как акт ничем не спровоцированной агрессии и обвинил русских в захвате территории, бесспорно принадлежащей Афганистану. В Палате общин он заявил, что ситуация серьезна, но не безнадежна, и, хотя на фондовой бирже уже наметились признаки надвигающейся паники, он получил от взволнованных парламентариев обеих партий кредит в одиннадцать миллионов фунтов. Таких огромных сумм не давали со времен Крымской войны.