Александр Овчаренко - В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов [calibre]

Ленточку разрезал Л.М. Леонов. Пошли осматривать библиоте­ку, кабинет, столовую. Были писатели Ананьев, Стаднюк, Викулов и др. Заметен более других — И.С. Козловский. Леонид Максимович стоял под наведенными на него объективами репортеров.

В столовой накрыт стол. Л.М. сидел в одиночестве на почетном месте. Я поздоровалась и сообщила, что Александр Иванович уехал в Ленинград на похороны друга — академика А. С. Бушмина. Л.М. позвал к себе и усадил рядом. Подошел директор Бердников, но Л.М. меня не отпустил, и он вынужден был сесть не рядом с Леоно­вым. Чувствуя себя неловко, я пыталась пересесть, но, видно, Л.М. защищался мною от соседства директора.

Разговаривали с Л.М. Сказал, что в Барвихе было скучно. Отды­хал там и Сурков, но с ним «может общаться не более трех минут».

Как раз за столом напротив сидели Сурковы, Эльяшевич, Ананьев, И. Козловский, Р. Гамзатов, Марфа Пешкова. Справа — Бялик, Козьмин и другие сотрудники ИМЛИ.

Узнав, что Александр Иванович на днях уедет на север, Л.М. воз­мутился, что он не щадит здоровья. Сообщил, что сидящая рядом с Бердниковым дама — директор Литературного музея, вышла замуж за Зильберштейна: «Судите, что будет с архивами». Я успокоила Л.М., сказав, что знаю его и в конечном счете этот коллекционер не увезет, а отдаст государству.

Спросила Л.М., как он находит дом Горького теперь, похоже на то, что было? Он ответил, что «нет, другая атмосфера».

Почему-то заговорил о художнике Корине. Л.М. заявил, что он не любит его. Мне тоже казалось, что много стилизации. Попросила Л.М. похлопотать о посещении квартиры Нестеровых, он пообещал.

Рассказал о хозяйственных делах, как питается (готовит домра­ботница), что неприятно было стоять в очереди за обувью, так как узнали его.

Я засобиралась уходить, но еще поговорила с Марфой Пешковой, такой милой и приветливой женщиной, а потом с И.С. Козловским, уже спевшим свой романс и пригласившим меня на день рождения (кажется, завтра). Марфа звала прийти в Музей в обычный день, и «она все покажет по-настоящему».

— Трудно жить, — сказал Л.М. — Все изменилось. В ЦДЛ обедать ходить не могу, хотя рядом. Пойдешь — лезут, амикошон­ства не люблю. В Дом кино — нет пропуска. Не могу достать ки­нескоп для телевизора, обещают помочь в Союзе писателей, а то известий не узнаешь.

6 августа 1983 г.

Все реже записываю свои разговоры с Л.М. Сегодня мы — Е. Но­сов, Ольга Михайловна, дочь Оля и я были у Л.М.

О.М. стала рассказывать о Ниде, где мы отдыхали, что природа там еще сохраняется — удивительные и необыкновенные травы на дюнах, похожие на травы в Коктебеле, но и там покушаются на нее — много строят.

Я сказал, что курянин Е. Носов живет в краю, где такое разно­травье... Е. Носов заговорил о заповеднике — «остались кусочки сте­пи, которые не успели распахать в угоду Хрущеву. Они разделяются на части — те, которые скашивают, и — нет. Если не косят, то разнотравье уничтожается, вырастает бурьян и крапива».

О.М. заметила, что она не очень любит сплошной лес, а предпочитает перелески, лес и степь, просторы, перспективу, даль. Тайги боится.

Леонид Максимович присоединился к ней.

Е.Носов:

— В степи есть что-то завораживающее. Был я в Казахстане, Азии, пустыне, где удивительное время перед наступлением ночи. Вдруг ко оживает — насекомые и растения.

Л.М. вспоминал:

— Я тоже был с Фединым, Луговским, Санниковым, Павленко, Тихоновым в Туркмении. Мы ездили в Мары. Увидели памятник — могилу высоченную, но и там было написано: «Петя». И еще смеш­ной случай, о котором написал Тихонов. Нас сопровождал редактор «Туркменской искры» Брагинский. Мы плыли по Амударье на бар­касе, не управляя им. Он то приставал к берегу, то отчаливал. Спа­ли в палатке. Вдруг начался ветер-самум, упало крепление, если бы не чемодан, то могло и по голове. В Мерве (Мары) вдруг пришел милиционер и спрашивает: «Кто Леонов? Я должен его сопровождать в уголрозыск. чтобы сделать отпечатки пальцев». Я обиделся, сказал Брагинскому, который обозвал милиционера дураком. Оказывается, они получили телеграмму, где сообщалось, что в делегации Леонов — «вор, барсук».

Посмеялись. Леонов спросил Е. Носова: «Вы — оптимист?» Тот ответил, что «старается изо всех сил, но не получается».

Л.М. заявил:

— Если сидеть в Переделкине, то все хорошо. Есть в магазине «колониальные» продукты. Но в деревне, какой она стала? Если об­щина объединяла людей, то теперь они разъединены. Раньше дерев­ня была «самозатачивающимся нравственным орудием», не завися­щим ни от государства, ни от властей.

Е. Носов:

— Теперь механизатор — главная фигура в деревне. Все у него есть — машина, насосы, электро. А для чего? В душе пусто. Многие люди погрузились в приобретательство. Все имеют — у кого чего боль­ше. Если встречаются два человека, то у кого шапка лучше, того и пропустить надо на дороге.

Л.М. продолжал:

— Да, ведь раньше человек жил и думал, что умрешь, а там надо отвечать. А теперь убежден, что со смертью все кончается, поэтому рви, хватай, жри. Было, построит церковь — доволен. Наверное, должны существовать сословия. В сословном построении общества не все было отрицательным. Как сито, фильтр, просеивающий людей. Другое дело, что, как в сифилисе спирохета проникла в мозг, так при Романовых последних все нарушилось.

А.И.:

— Но почему же такое с деревней? Вы считаете, Л.М., что религия держала многое?

Е. Носов:

— О люмпен-пролетариате в деревне, а теперь он и в городе, на заводе тянет все подряд — это не тот профессионал-рабочий, что был, только и думает, как и что утащить... Люди видят неле­пость и непродуманность многих решений начальства. Вот комп­лексы по выращиванию свиней — явно отрицательное явление, которое все отравляет. Свинина вся дряблая, как стеарин, боль­ная, поросята больные (ревматизм на бетоне), а все рекламируют, как достижение.

Л.М. согласился, что беда, если начальство мало волнует, так или не так что-то делается в хозяйстве.

— Вот насчет битума. Не могу выяснить, кто придумал настилать паркет в квартирах на битуме. Я прочел у Герцена (сына врача), что рак может быть от битума. Так зачем же делать паркет на биту­ме, если это опасно?

Л.М. еще говорил о Толстом и Достоевском, как всегда, ставя последнего на недосягаемую высоту.

На что Е. Носов возразил:

— Но Л. Толстой больше работал на объединение России, а Дос­тоевский ищет у русского слабости.

16 августа 1983 г.

Я пришел в 7 часов вечера на дачу Леоновых. Прошелся по участку. Поразился яблоням за домом, редкостно рясным. Про­шел к кактусам, полюбовался самым маленьким, с оранжевым подбоем, похожим на хомячка. Потом сел на крыльцо и стал смотреть на море флоксов, которые разводила Татьяна Михайловна. В их красоте была ее душа.