Евгений Петропавловский - Порт-Артур, Маньчжурия. Смертные поля…

– Его высочество вызывает у меня раздражение, – пожаловался адмирал Куропаткину, когда они остались наедине. – Ладно бы просто числился, а то ведь пытается совать нос в дела, о которых не имеет малейшего разумения. Любопытствует от безделья, чисто наказание, прости господи.

А затем попросил:

– Сделайте милость, Алексей Николаевич, приищите Борису Владимировичу при своём штабе какую-нибудь синекуру. Сил моих нет больше терпеть, ей-богу, я ведь не нянька!

– Не извольте беспокоиться, – заверил его генерал, – это мне труда не составит.

Так Борис Владимирович Романов остался в Маньчжурской армии – снова в довольно неопределённой роли. Впоследствии ему даже довелось поучаствовать в одном бою, за который император наградил августейшего родственника золотым оружием с надписью «За храбрость» и повысил в звании до штаб-ротмистра.

Впрочем, Куропаткину предстояло ещё крепко пожалеть о том, что он согласился оставить великого князя подле себя…

Затем наместник и генерал принялись обсуждать насущные проблемы и строить предположения относительно дальнейшего. Оба были встревожены японским десантом, но Куропаткину удалось убедить Алексеева в том, что подмога Порт-Артуру не требуется: гарнизон вполне обойдётся собственными силами.

Вечером генерал по заведённому обыкновению сделал запись в дневнике. В которой среди прочих итогов дня отметил следующее:

«Вчера началась высадка японских войск в Бицзыво и южнее. Наместник и Борис Владимирович едва успели проскочить из Порт-Артура к нам. Наместник при настоящем нашем расположении и неизвестности, куда ещё японцы направят остальные силы, признал, что направление за 300 вёрст 18 батальонов из Южно-Маньчжурского отряда, которые только и можно будет выделить, составит задачу очень опасную. Выделение этих сил лишит Маньчжурскую армию активности, а силы эти могут оказаться недостаточными, дабы помешать японцам блокировать Порт-Артур. При отступлении эти 18 батальонов могут лишиться своих сообщений. Им надо идти клином, имея море с двух сторон.

Надо ранее собраться с силами и уже потом идти вперёд энергично. Ранее осени решительных действий нельзя начинать. Порт-Артур хорошо укреплён и снабжён запасами на 16 месяцев…»

Алексей Николаевич Куропаткин – невзирая на свою боевую биографию и высокую командную должность – был человеком довольно ранимым и чрезвычайно мнительным относительно того, как к нему относятся окружающие. Вот и на сей раз, перед отходом ко сну, он томительно долго лежал в постели, перебирал в уме дневные события и вспоминал свои ощущения. Вставал, молился и снова укладывался спать; однако сон к нему не шёл. Наконец – уже далеко за полночь – генерал поднялся с постели и, усевшись за стол, принялся дописывать в дневник:

«Настроение бодрое. Умеряю всех своим наружным спокойствием, но внутри более волнуюсь, чем то следовало бы для командующего армией. Нервы уже, очевидно, не те, что были 25 лет тому назад, ибо по ночам иногда сплю плохо. Надеюсь скоро взять себя в руки. Нечего и говорить, что не сомневаюсь в окончательном победном исходе войны.

Несколько раз, не имея возможности заснуть, вставал и горячо молился богу. Наутро должен был опять быть совершенно невозмутимым и временами даже весёлым.

Утешаюсь видом войск. С радостью и гордостью заметил, что бригады 31-й и 35-й дивизий, которые часто вижу, встречают меня доверчиво и ласково. Отвечают на приветствие весело, и, главное, в той улыбке, еле заметной, но сродняющей меня с солдатами, которую я начал видеть на лицах некоторых солдат, когда обхожу фронт, я чувствую, что твёрдая связь между мной и этими славными полками создаётся и крепнет. Я помню подобные улыбки или приветливые лица у нижних чинов и офицеров Туркестанского отряда. Офицеры все относятся ко мне с полным доверием»…

***

Командование Порт-Артура бездействовало. В крепости продолжали вести оборонительные работы, но по отражению десанта ничего не предпринималось.

Такое положение не могло сохраняться долго.

Алексеев 6 мая прислал Витгефту телеграмму с приказом отправить миноносцы под прикрытием крейсеров для противодействия десантному флоту неприятеля. Контр-адмирал созвал командиров кораблей – принялись обсуждать. Все не горели энтузиазмом ввязываться в сражения и выдвигали самые разнообразные, порой доходившие до смехотворности возражения:

– Чересчур большое расстояние, всё равно не поспеем.

– К тому же техническое состояние механизмов у половины судов не позволяет идти столь далеко.

– Японцы небось не дураки: всюду, где возможно, уже понаставили мин – подстраховались от неожиданностей.

– Это очень в их духе… В таком случае, пускай мы отсюда до чистой воды дойдём с тралами на малом ходу, но дальше-то весь путь не протралишь: непосильная задача. Вот и не знаешь, где наткнёшься.

– Со своей стороны, под прикрытием вылазки мы могли бы теперь сравнительно безопасно минировать желаемые места в ближних водах. Однако отправляться столь далеко, как требует наместник, – авантюра.

– Тем более ночи ныне стоят лунные: неприятель издалека нас заметит.

– Как пить дать заметит – не миновать артиллерийской дуэли на дальних подступах.

– Только миноносцы зря потеряем.

– Вот именно. К чему столь непомерный риск? Предлагаемый рейд – предприятие громоздкое, возможное только при особо благоприятных условиях. От несчастливого исхода он никоим образом не может быть обеспечен.

– У Того и так значительное превосходство в силах, мы более не должны допускать оплошностей. С нашей куцей эскадрой дай-то бог здесь, у Артура, отбиться.

– Пытаясь оспаривать у японцев обладание морем или прервать его сообщение с сухопутными войсками, мы успеха никоим образом не добьёмся. Зато отвлекая на себя неприятельский флот, мы тем самым освобождаем от надзора Владивостокский отряд крейсеров, развязываем ему возможности для набегов на японские на пути сообщения.

– Совершенно справедливо. Хотя наши задачи поневоле сделались второстепенными, но ведь сейчас Артур стерегут десятки судов противника. Разве этого недостаточно?

– Как бы то ни было, это самое большее, на что мы сегодня способны…

В итоге Алексееву сообщили об отказе идти к Бицзыво из-за общего неверия в успех предприятия.

Со Стесселем у Витгефта взаимодействие тоже оставляло желать лучшего. Так, например, позднее, уже во времена блокады, когда наступил острый дефицит продуктов питания, контр-адмирал отказался предоставить генералу сведения о запасах продовольствия, артиллерийских снарядов и строительных материалов, имевшихся в порту и на судах эскадры. Чтобы моряки выполняли его распоряжения, Стесселю нередко приходилось обращаться по телеграфу к наместнику Е. И. Алексееву за помощью; однако последний, сам будучи моряком, не всегда реагировал на просьбы генерала положительным образом.