Татьяна Брыксина - Ипостаси: о них, о нас, обо мне

Кстати, в тяжелейшие годы начала перестройки областная писательская организация, получив из бюджета некоторую сумму на книгоиздание, предложила издательству две главные рукописи: коллективный сборник волгоградских поэтов «Утренние колокола» и книгу Данилова «Незавещанный сад». Это ли не признание заслуг и таланта своего товарища?

Когда я прочитала в журнале «Наш современник» за 1970 год, попавшемся под руку в общежитской библиотеке, его рассказ «Платок с золотистой ниткой» и чуть ли не со слезами сказала Ивану, что это о моей бабушке, Данилов серьезно ответил: «Конечно, о твоей бабушке! И о моей, и обо всех деревенских бабушках на свете». До сих пор живет в памяти картинка: на прогретых солнцем порожках деревенской избы сидит ослепшая от старости и слез крестьянка, ощупывает заскорузлыми пальцами цветастый шелковый платок, подаренный внуком и говорит о платке, словно видит его воочию… Какая неоспоримая явь! Это вам не «Афанасий задрюкал по меже, вдали мельтепело…»! (А. Бухов «Рождение языка».) Аналогии ищите сами!

Но вернемся к поэзии, ведь именно со стихов начинался Иван Данилов, с первой публикации в газете «Колхозный ударник» Кумылженского района. Было это в 1952 году. Стихотворение называлось «Памятная дата», о чем свидетельствует В. Б. Смирнов в книге «По следам времени». Ивану едва исполнилось шестнадцать лет. Поэзия не отходила от него ни на шаг до самой смерти, оставаясь, быть может, не главной любовью писателя, но первой и незабываемой наверняка. Поищите его поэтический сборник «Поздние соловьи» за 1986 год, почитайте и убедитесь сами.

А я в доказательство своих слов приведу три строфы из стихотворения про кукушку.

Вполне естественно, что, собравшись жениться во второй раз, Иван выбрал не просто красавицу Лиру Запорожцеву (имя-то какое!), но подающую надежды поэтессу. Насколько я могу судить, Эльвира была горда своей судьбой, красотой и мужем. Поэтессой не стала, склонившись в сторону живописных миниатюр, но родила Ивану двоих замечательных ребятишек – Гришку и Настю. Данилов любил заявляться в Дом литераторов с обоими малышами, которых и чертенятами назвать не было преувеличением. Они дико носились по писательским коридорам, забирались ко всем на колени, висли на шее – разгоряченные, глазастые, с прилипшими ко лбу волосенками. Отец напрочь не реагировал на озорства детей, сидя в излюбленной позе (ноги вперед) все в том же железно-деревянном кресле.

Была у Ивана еще одна дочь, от первого брака – Галя. Галина тоже писала стихи, очень даже неплохие, и отец легонько подталкивал ее в спину по направлению к серьезному стихописанию. С Галей Даниловой мне довелось даже слегка посоперничать в поэтическом плане на областном творческом фестивале в Киляковке. А потом и Галина предпочла деторождение стихописанию. По последним данным у нее родилось либо четверо, либо пятеро детей. Достойный выбор! Что тут скажешь? Иван Петрович не сокрушался потерей для писательской организации потенциальной поэтической единицы, но гордился дочерью, хотя и понимал, на какую трудную жизнь та себя обрела. Он вообще был хорошим, любящим отцом и дедом. Когда возникли серьезные проблемы со здоровьем у Григория, всеми правдами-неправдами доставал сыну черную икру и другие питательные продукты. А времена были – страх вспомнить! – мыльная колбаса и пельмени по талонам, зубные щетки дарили друг другу на дни рождения, спичками делились. Появились «сникерсы», и у Насти одна просьба к отцу: «Принеси «сникерс»! Данилов изловчался, экономил, но модную конфетку для дочери покупал – хвастался, пряча «сникерс» в нагрудный карман: «Это для Насти!»

Собственно, трудная жизнь для многих из нас началась с середины 80-х. Дефициты, дефициты, дефициты… На пятидесятилетие Ивана Данилова водку по талонам доставали всей писательской организацией. Спасибо Володе Овчинцеву – направил с черного хода, позвонив кому следует. А праздник все равно получился веселым! В новой четырехкомнатной квартире Даниловых мебельного достатка не наблюдалось, диван с одного боку держался на обычной деревянной чурке, сидели на чем придется, но верили, что жизнь в самом разгаре, – и дети вырастут, и достаток появится, – лишь бы литературная удача не отвернулась!

Увы, увы… Жизнь становилась труднее с каждым днем, а литература с ее тотальным обесцениванием, упадком, заброшенностью стала напоминать затоптанный фантик от «сникерса». Как вырулили – не пойму!

В конце 70-х, когда вышла моя первая отдельная книжка «У огня», Иван Петрович, лежа в обкомовском стационаре, написал мне три удивительных письма с подробным анализом опубликованных стихотворений. Во первых строках он похвалил книжку в целом, мол, не ожидал, что легкомысленное создание Таня Брыксина помимо любовной лобуды способна так трагично писать о собственной судьбе и крестьянской своей родне. Далее шла сдержанная похвала изобразительных средств и мелодики поэтической речи. А потом, прямо по страницам книги, принялся детально анализировать все стихотворения. Я ликовала! Вот он – долгожданный разбор с листа! Заметил-таки Данилов то, на что я так надеялась прежде. Мнение Ивана Петровича многое значило для дальнейшей судьбы молодого автора. В те годы писательский союз свою территорию охранял, как государственную границу, – графоман за бутылку водки не проскочит, а большой начальник без таланта и за ящик коньяка не проползет! На страже стояли рыцари писательской чести, одним из которых без сомнения был Иван Данилов.

В конце 80-х – начале 90-х все изменилось, в литературу хлынули мутные потоки вторичности и откровенного словоблудства. Слава Богу, что в них не захлебнулись те, кем сегодня писательская организация жива и горда. Справедливости ради скажу, Волгоград и в смутные времена свои писательские ряды не замусорил, почти не замусорил. Наши потери в другом. Многие утратили ощущение твердой почвы под ногами, разуверились в идеалах, обнищали до крайности, не найдя себе приложения к новым экономическим условиям.

После пятидесяти пяти жизнь Ивана Данилова становилась все труднее и труднее. Он сопротивлялся как мог, зарабатывал копейку в газете «Казачий круг», ставил на крыло уже подросшего сына Гришу. Парень оказался молодец – выучился, обрел престижную специальность, помаленьку стал опорой семьи. Но обезножила Эльвира, с трудом могла добраться от дома до писательской организации, чтобы подхватить под белы руки расслабившегося Ивана. Приезжал Гриша, горько смотрел на отца, отвозил его домой. Семейная проблема стала хроническим горем, и уже никто не мог этому помешать.