Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

По отбытии половины срока наказания также разрешается получать в течение года три посылки или передачи весом не более 5 килограммов.

В посылках и иных почтовых отправлениях, а также в передачах запрещается пересылать осужденным предметы, изделия или вещества, перечисленные на обороте. Им может быть направлен также ограниченный ассортимент продуктов питания.

Свидания осужденным разрешаются не более чем с двумя взрослыми лицами. О времени прибытия на свидание осужденный Азадовский Вас известит.

Предметы, изделия и вещества, изъятые из гражданского оборота.

Все виды огнестрельного и холодного оружия.

Деньги, ценные вещи и ценные бумаги.

Оптические приборы.

Наручные и карманные часы.

Все виды алкогольных напитков, духи, одеколон и иные изделия на спиртовой основе.

Наркотические и лекарственные вещества, предметы медицинского назначения.

Любую радиоаппаратуру, пишущие машинки, множительные аппараты. Ножи, бритвы (кроме механических) и другие острорежущие и колющие предметы, зажигалки.

Всевозможный слесарный, столярный и другой инструмент.

Игральные карты.

Фотоаппараты, фотоматериалы и химикаты.

Любые документы, кроме копий приговоров и определений судов.

Топографические карты, компасы.

Военную и другую форменную одежду, принадлежности к ней, а также верхнюю одежду, головные уборы и обувь (за исключением тапочек).

Цветные карандаши, краски, копировальную бумагу.

Хлеб, хлебобулочные изделия.

Сельдь.

Консервы рыбные, мясо-растительные, сало-бобовые, овощные, фруктовые.

Жиры (масло растительное, масло сливочное, маргарин, комбижир, сало шпик).

Сыр.

Конфеты, повидло, джем.

Лук репчатый, чеснок.

Табачные изделия (за исключением папирос и сигарет).

Примечание. В бандеролях из продуктов питания разрешается направлять только сухие кондитерские изделия, за исключением шоколада и изделий из него.

Вернемся к Светлане. На вынесенный ей 19 февраля 1981 года Куйбышевским райсудом обвинительный приговор она подала кассационную жалобу, написанную при помощи адвоката Бреймана. В сущности, она лишь просила смягчить наказание, потому что приговор лишал ее жилья – трех сугубо смежных комнат на улице Желябова: они подлежали изъятию сразу после вступления приговора в законную силу. Но коллегия по уголовным делам Ленгорсуда, что нетрудно было прогнозировать, в своем заседании 5 марта не изменила решение суда первой инстанции.

Без долгих проволочек, сразу же после Международного женского дня 8 марта, гражданка Лепилина была этапирована в учреждение УС-20/2 – женскую исправительно-трудовую колонию общего режима в поселок Ульяновка (до 1922 года – Саблино) Тосненского района Ленинградской области. Колония эта существует поныне, сохранилась и неразбериха в названиях: поселок Ульяновка путают с расположенной там же железнодорожной станцией Саблино, посему это воспитательное заведение именуют чаще всего саблинской женской зоной.

Светлана прибыла на зону в подавленном состоянии, хотя свежий воздух после Крестов давал себя знать; после тюремных камер ей дышалось легче. А кроме того, она не столкнулась с этапом, что было, конечно, счастьем. Близость к Ленинграду обещала свидания, положенные ей по закону. Исправительно-трудовой кодекс предполагал в ее случае три краткосрочных свидания (до четырех часов) и два длительных (до трех суток) в год; хотя краткосрочное, по усмотрению администрации, могло оказаться и получасовым, ведь абсолютно все – и количество, и продолжительность свиданий – зависело от начальства.

Собственно, только в Саблине Светлана смогла узнать, наконец, о судьбе Кости – после 16 марта ее настигло известие о вынесенном ему приговоре. Светлана была раздавлена, чувство вины душило ее. Внушала себе, что, если бы не она, не было бы и повода для обыска, не было бы и приговора; чувствовала себя и виновницей, и обузой. Она была на последней грани, но помета на ее деле заставляла администрацию колонии следить за тем, чтобы новоприбывшая зэчка не совершила с собой что-нибудь непоправимое.

Вероятно, относительно женской зоны у читателя, может быть, существует мнение, что она не столь жестока, как мужская. В действительности это, увы, не так, и нравы на женской зоне еще более суровы. (Это обстоятельство роднит их, нам кажется, с совершенно несопоставимым – с женским монастырем, имеющим ровно то же отличие от мужского.)

Но начальство зоны не гнобило Светлану умышленно, и она не чувствовала на себе какого-то особенного внимания. Начальство не лишало ее свиданий, не закрывало в штрафной изолятор. Вообще она довольно быстро поняла, что и на зоне тоже живут люди. А сильный характер и доброе, отзывчивое сердце помогли ей вписаться в лагерную жизнь – быстро и без особых конфликтов.

Как и всякая зона в СССР, саблинская лечила заключенных не только положенным питанием, пением гимна по утрам, политинформациями и маршами на плацу, но и повседневным трудом. Коль скоро советское государство не терпело тунеядства на воле, то его тем более не было и в заключении. Рабочий день на зоне был восьмичасовой, с одним выходным в неделю, однако были и «поражения в правах»: осужденные не имели права на отпуск, а отработанные в неволе месяцы или годы не засчитывались в трудовой стаж.

За отказ от работы или невыполнение нормы выработки – дисциплинарные взыскания, лишения посылок и свиданий. Собственно, и в дни длительных свиданий, которое «до трех суток», заключенного запросто могли обязать трудиться в цехе положенные восемь часов. Женская зона имела профильное производство – швейное, однако по нескольким направлениям: от рукавиц и спецодежды – фирменной, так сказать, классической продукции советских зэков и зэчек, до таких тонкостей, как изготовление демпферов к роялям «Красный Октябрь».

Она не была ни отказницей, ни буйной, нормально трудилась, вырабатывая норму в швейном цеху, так что не было ничего такого, что могло бы помешать положенным ей свиданиям с близкими. В Саблине ее навещала сестра, Тамара Ивановна, а также подруги. Некоторые подробности посещений сохранились в воспоминаниях Генриетты Яновской:

Понимая, что происходит со Светкой, я решила во что бы то ни стало навестить ее в Саблино. Время, конечно, изменилось, но я не хочу называть имен и должностей тех людей, которые мне тогда помогли. В общем, мне удалось попасть на зону. Я вошла туда как официальное лицо, предъявив паспорт. Отдала и вошла. В дипломате (я купила самый большой) лежала курица, клубника, очень много чая и сигареты. Он был набит битком.