ПИОНЕР - Пионер, 1954 № 12

Бобр подплыл к берегу, заросшему кустарником, и пошёл хорошо утоптанной тропкой. По краям тропки сугробами громоздился снег. В одном месте тропку пересекали две нити следов: овальные отпечатки, напоминающие медвежью лапу, а рядом небольшие круглые, глубоко продавившие снег кружки. Бобра эти следы не удивили и не обеспокоили.

У старой ветлы Седой остановился и огляделся. При свете луны внизу темнел гребень плотины. Выше плотины ручей разлился, образовав озеро. К тропинке примыкал участок свежих бобровых погрызов; правее от пеньков ив, сваленных бобрами год и два года назад, уже потянулись молодые ветви; было похоже, что вдоль берега узкой полосой прошла необычайной силы буря, сломала и унесла все деревья, которые встретились на пути.

Следы вели к большому пню. Там, глубоко задумавшись, сидел человек с деревянной ногой; правая, здоровая нога была в валенке. Заметив Седого, лесник Фёдор Гордеевич Трошин слегка кивнул бобру, как старому знакомому.

По существу, и бобр и человек были озабочены одним и тем же: приближалась весна, по всей видимости, дружная, бурная и многоводная, - каждому жителю леса предстояло по-своему приготовиться к ней.

То, что весна близко, было ясно и без календаря. Снег вокруг деревьев потемнел. Из-под сугроба на тропку выбился слабый ручеёк; ночью он замерзал, но днём таяние возобновлялось.

Бобр соскользнул с берега на лёд и побрёл к плотине. Трошин проводил его взглядом. Ночь выдалась светлая и тихая. В такую ночь хорошо думается, и леснику вспомнилось время, когда Седой был бобрёнком, когда не было здесь ни плотины, ни озера - давнее время.

…Служил тогда Трошин за двести километров от здешних мест, в Фёдоровском заповеднике, звероводом бобровой фермы. Работа Трошину нравилась; нравилось и то, что ему, человеку одинокому, никто не мешает подниматься когда вздумается ночью и часами наблюдать за жизнью зверей.

Как-то в свободную минуту Трошин сказал Валентине Андреевне, заведующей зверофермой:

- Я так предполагаю, от бобров и пошли сказки про русалок. Очень похоже, когда они из воды вылезают: хвосты вроде рыбьи, стоят рядышком на задних лапках, будто только что хоровод водили…

- Ну, я себе русалок представляла красивее, - рассмеялась Валентина Андреевна.

Трошин поглядел на девушку неодобрительно, но спорить не стал и отошёл.

Старое, давнее время…

Трошину вспомнились первые месяцы войны. В день, когда фашисты прорвались у станции Фёдоровской, пришло распоряжение постройки заповедника сжечь, а зверей с фермы выпустить в реку, чтобы они не достались врагу.

Приказ Трошин исполнил, как ни больно было разрушать то, во что вложена вся жизнь; только Седого, сильного годовалого бобрёнка, с мехом, отливающим серебром, он захватил с собой в партизанский отряд.

Вторую неделю лесами и болотами отряд уходил от врага. Командир приказал выбросить всё, даже самое необходимое, чтобы унести как можно больше боеприпасов и продовольствия. Но Трошин оставил бобрёнка у себя. Седой лежал в вещевом мешке за спиной, сжавшись возле гранат и пулемётных лент.

На девятый день бобра обнаружили.

- Ты как, до самой победы думал вместе с бобром воевать? - строго спросил командир.

- Не знаю, - отозвался Трошин. - Только я не мог поступить иначе, поскольку мы на этих зверей столько труда положили. Когда война кончится, что ж, тогда сначала всё начинать? Да и как начнёшь, если бобров совсем не останется?

Седой лежал на середине лесной поляны, испуганно поглядывая на окружавших его партизан. В ночном свете мех бобра ещё сильнее отливал серебром и, казалось, светился.

- Даётся тебе два часа на бобра, устраивай, как знаешь, - сказал командир.

Тогда-то Трошин отыскал в лесу ключ, от которого через заросли молодого осинника пробивался ручеёк. На берегу лежала сваленная ветром старая ветла, под корнями её он вырыл нору для Седого.

«Бобр молодой, трудно ему будет самому построить домик, - думал Трошин, торопливо роя землю сапёрной лопаткой. - Да и как бы волк не задрал Седого, пока тот построит себе нору!»

Партизаны ушли до рассвета и только через полгода снова попали в прежние места. За это время отряд выдержал много боёв, почти половина старых бойцов погибла, а Трошин потерял правую ногу. Через семь месяцев он вернулся из госпиталя в строй.

Пробираясь сквозь густой кустарник к ручью, он сразу увидел осиновые пни с коническими погрызами и по следам, по количеству поваленных деревьев определил, что Седой обзавёлся семьёй.

Бобры не теряли времени даром. Через ручеёк протянулась плотина метров в пятьдесят длиной, и выше неё разлилось озеро, совсем изменив здешние места.

«Быть тебе хозяином над всеми водяными крысами, выдрами и выхухолями, которые непременно обживутся здесь, - подумал тогда Трошин. - Над утками, которые прилетят весной, и над рыбами. Быть тебе хозяином, Седой, потому что только благодаря тебе появилось это лесное озеро и потому что нет и никогда не будет в нём зверя более умного, работящего и сильного. Это уж так! Это я знаю!»

Трошин сидел на пне, вспоминал прошлое и наблюдал за тем, что происходило кругом.

Бобр взобрался на гребень плотины и издал негромкий шипящий звук. Два чёрных бобрёнка - сыновья Седого - вынырнули из полыньи и поспешили на зов отца; матери с ними не было: ещё осенью, до заморозков, её задрали волки. Отец и сыновья дружно принялись за дело. Слышался скрип резцов, хруст сухих сучьев. Бобры прогрызали отверстие в плотине, отрываясь иногда, чтобы оглядеться и прислушаться. Уже светало, но семья продолжала работу.

В глубине леса проревел олень, дятел с силой ударил по коре, прошумел ветер, и почти неслышно упал большой пласт снега, обнажив зелёную лапу ели. Ещё один звук внезапно прибавился к тем, что наполняли лес: это вода рванулась сквозь плотину. Расширив отверстие, проделанное бобрами, она падала с метровой высоты в нижнее течение ручья.

Седой прислушался к усиливающемуся шуму, бросился к полынье и скрылся.

А вода, обрадовавшись свободе, сильной узкой, как нож, струёй падала из озера в ручей, плавила снег, с шумом дробилась о лёд.

Вода в озере постепенно убывала. Потеряв опору, лёд, покрывающий озеро, начал медленно оседать; он хрустнул слабо и робко у припая, потом образовались широкие трещины, и с грохотом огромными глыбами лёд провалился в воду, нависая шатрами у берегов и плотины.