Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1997 № 06(840)

В XII веке новое отношение к любви обнаруживается не только в рыцарских, куртуазных романах, которые отражали изменения, происходившие в обществе. В то время положение женщины, во всяком случае в аристократических кругах, становится все более свободным. Женщины подчас играли видную социальную роль, имели сравнительно обширные права юридического и имущественного характера, но особенно влиятельны они были в области чувств. Именно в этот период возникает культ дамы, бывший необходимым элементом куртуазной рыцарской культуры, придававшей исключительное значение любви как чувству, возвышающему человека, пробуждающему в нем все лучшее, вдохновляющему на подвиги. Эта любовь, горячая и земная, но в то же время романтическая, вдохновляла авторов рыцарских романов и трубадуров, поэтов-рыцарей, появившихся в Провансе в конце XI века.

1147 год. Прованс. Горячее южное солнце, казалось, всех делало поэтами. Прованс был одной из самых развитых областей Европы, а его аристократические дворы — самыми изысканными. Прекрасные песни на народном провансальском наречии пели крестьяне и горожане. Дед Алиеноры Аквитанской герцог Гильом IX был прославленным трубадуром. Но большинство трубадуров — это рыцари среднего достатка, вассалы знатных сеньоров.

В XII веке поэзия поистине становится повелительницей европейской словесности. Из Прованса увлечение ею распространяется в другие части Европы. На севере Франции появляются труверы, в Германии — миннезингеры.

Удивительным образом связана с Москвой судьба одного из знаменитых трубадуров Джауфре Рюделя, князя де Блая. Быть может, весной 1147 года он написал стихи:

Мне в пору долгих майских дней

Мил щебет птиц издалека;

Зато и мучает сильней

Моя любовь издалека.

(Перевод В, ДЫННИКА)

Посвящены они Прекрасной Даме — графине Триполитанской, которую поэт пламенно полюбил, даже не видя ее, а лишь услышав о ее несравненной красоте и добродетелях. Джауфре Рюдель отправился во второй крестовый поход, надеясь не столько стяжать военную славу, сколько увидеть возлюбленную. Однако ему не удалось принять участие в сражениях. Еще плывя на корабле, он заболел. Чувствуя приближение смерти, трубадур умолял, чтобы его отвезли в Триполи. Как сообщается в его старинном жизнеописании, «дали знать графине, и она пришла к его ложу и приняла его в свои объятия. Джауфре же узнал, что это графиня, и опять пришел в сознание. Тогда он восхвалил Бога и возблагодарил его за то, что Бог сохранил ему жизнь до тех пор, пока он не увидел графиню. И таким образом, на руках у графини он скончался. Графиня приказала его с почетом похоронить в соборе триполитанского ордена тамплиеров, а сама в тот же день постриглась в монахини от скорби и тоски по нем и из-за его смерти» (перевод М. Сергиевского).

Трогательная история любви знатного рыцаря-трубадура вдохновила через много веков Гейне, Суинберна и других известных поэтов. Французский драматург Эдмон Ростан написал пьесу «Далекая принцесса», которая под названием «Принцесса-греза» в переводе Т. Л. Щепкиной- Куперник была весьма любима в России в начале двадцатого века. Художник Михаил Врубель создал мозаику на этот сюжет, и сегодня украшающую здание гостиницы «Метрополь» в центре Москвы.

События, о которых мы рассказали, не затрагивали жизни юной Москвы, впервые упомянутой на страницах летописи. Москва еще мало интересовалась далеким миром, а мир — младенческой Москвой. Москва поглощена своей непосредственной жизнью, радуется весне и блестящему пиру, еще не зная своего будущего. А уже вскоре ее ждут испытания — смерть основателя Юрия Долгорукого, отравленного врагами в 1157 году, окончательный распад древнерусской державы. В глубине далеких азиатских степей во второй половине XII века вызревает страшная сила монголов, которые смерчем пронесутся по просторам Азии и части Европы, завоюют русские земли, но затем все же разобьются о твердыню русского духа и русского меча.

Придет время, и Москва станет одним из величайших городов мира, но тогда, в 1147 году, все еще было неведомо и все еще было впереди... •

Ревекка Фрумкина

Время от времени я испытываю чувство беспричинной подавленности. Если за окном низкое, хмурое небо — еще бы! в такую погоду все отвратительно. Если же там сверкающий снег и небо манит синевой, то непременно окажется, что нет либо времени, либо сил этими радостями воспользоваться, и от этого на душе еще тоскливей. Беспрерывно звонит телефон — боже, когда меня наконец оставят в покое! Телефон молчит уже второй вечер — ну конечно! Никому до меня нет дела...

В выходной я просыпаюсь в пять утра, и сна ни в глазу, а ведь так мечтала выспаться. Кофе потеряло привычный вкус. Руки и ноги как свинцом налиты. Гора неотложных дел растет, и сознание этого лишает меня последних сил.

Так проходит несколько Дней. Дождь перемежается солнцем, телефон иногда звонит, иногда замолкает, но все это происходит где-то на краешке сознания. Тем временем потеплело (или выпал снег). Накопившиеся дела как-то рассасываются. Муж наконец перестал ставить свою сумку посреди прихожей. И собака так трогательно бросается мне навстречу! В общем, я живу.

Как правило, мы быстро забываем о нескольких «черных» днях. Или находим подобающие случаю объяснения: усталость, простуда, сын нагрубил, зарплату не выдали, приятельница подвела. И вообще все было как-то не так. Было — и прошло.

А если не прошло? Если это длится не несколько дней, а несколько недель? Месяцев? Несколько лет? Подобное состояние называется депрессией.

И напрасно вы думаете, что такое случается только с неудачниками, нытиками и избалованными бездельниками.

Итак...

«...Ты не можешь себе представить, как тогда и долго еще потом мне было плохо. «Это» продолжалось около пяти месяцев. Взятое в кавычки означает, что не видав своих стариков двенадцать лет, я проехал, не повидав их; что, имея твои оттиски, я не читал их; что действие какой-то силы, которой я не мог признать ни за одну из тех, что меня раньше слагали, укорачивало мой сон с регулярностью заклятья...»

Это Пастернак.

«Всю жизнь меня сопровождала тоска... Я как раз испытывал тоску в моменты жизни, которые считаются радостными. Есть мучительный контраст между радостностью данного мгновения и мучительностью, трагизмом жизни в целом».

Это Бердяев.

«Кажется, я психически здоров. Правда, нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, переходное и житейски естественное».

Это Чехов.

«Как если бы из меня выкачали воздух. Я сплю до двенадцати, и в комнате всегда темно, и на улице всегда темно... Я не знаю, как выглядит зима. А я думала осенью, что у меня будут лыжи. Вместо этого не хватает энергии дойти от Канала до Садовой. Сегодня ночью я не спала часа два, и на меия нашли страшные мысли... Мысли о жизни по-настояшему мучительны ночью, когда нельзя ничего предпринять».