Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 12 Декабрь

- Чкалова встречаем.

- И тоже, - сказал Сталин, протягивая нам правую руку и обнимая нас.

Мы побежали к трибуне, там уже было много народу. Пионеры окружили товарища Сталина и хотели подарить ему цветы. А он сказал, что сегодня не его встречают, а Чкалова и что цветы надо преподнести Чкалову.

Дома папа спросил нас, куда это мы от него удрали, он нас по всему аэродрому искал, а мы ответили ему:

- Беседовали с товарищем Сталиным!

Перебивая друг друга, мы рассказывали родным, как в толпе летчиков случайно встретили Сталина, как он поздоровался с нами за руку, как Вовка проводил его до машины. Мы точно не помним, кому из нас Сталин пожал руку первому потому что все это произошло неожиданно.

Все на нас смотрели с удивлением и не хотели верить. А через два дня в «Правде» был напечатан портрет Сталина, около которого стоим мы. И мы увидели, что руки он пожал сразу обоим.

Всеволод Андреев. Владимир Андреев.

422-я школа Таганского района, Москва.

Анна Никитишна Кулешова

Вы меня о моем сыне спрашиваете? Хорошо делаете. Кто может знать его лучше меня - матери? Большой уже он теперь: 17 лет ему. А я каждый день его жизни помню.

Не скажу, чтоб плохой он был. Нет. Все же бед натерпелась я с ним немало. И все из-за характера. Характер у него самостоятельный, справедливый.

Дружил он всегда со старшими ребятами. Все за ними тянулся. Шесть лет ему было, когда перепугал он меня до смерти. Ребята постарше пасли лошадей за деревней. Собрали картофельную ботву и подожгли ее. Когда ботва прогорела, ребята стали прыгать через золу. Прыгнул и мой Миша. Да куда ему, шестилетке, - прямо полыми ногами попал в горячую золу. Стоит по колени в золе и кричит так, что на деревне слышно. Принесли ребята Мишу домой на руках, посмотрела я на ноги и тоже заревела не своим голосом.

Мучилась я с ним, шесть месяцев таскала по докторам. Ночи не спала и все же вылечила. Да разве он об этом помнит? Только мать никогда не забудет.

Пришло время идти Мише в школу. Сшила я ему из холстины сумку для книг и тетрадей. Починила и постирала штанишки да и рубашку и проводила в школу. Учись, дорогой мой сын. И он стал учиться. Приходит он как-то из школы, а на шее у него красный галстук.

- Это что еще у вас за новая мода появилась? - спрашиваю я его. - Откуда у тебя красный галстук? - Я теперь пионер, - гордо отвечает он, - все пионеры носят такие галстуки.

Что такое пионер, я, по правде сказать, тогда и не знала.

Мы тогда уже в колхозе были. Заработали много трудодней и хлеба получили столько, сколько никогда у нас не было, когда мы были единоличниками. Живем, можно сказать, богато. Была у нас в деревне вдова, куча ребят у нее, а работник-то - она только одна. Ну, конечно, хлеба ей не хватило. Помогали ей колхозники. Приходит она как-то и к нам.

- Одолжите мне, - говорит, - немного хлеба, заработаю, отдам.

Отец в это время лежал на печи, а Миша сидел за столом, делал уроки. У отца была думка - приберечь хлеб и весной, когда хлеб подорожает, продать его на базаре. Одним словом, хотел на хлебе подработать. И вдове он сказал, что хлеба у нас нет. Тут Миша как вскочит.

- Неправда, - говорит, - хлеб у нас есть! Хлеба у нас много, и нужно дать ей взаймы до нового урожая.

- Замолчи! - кричит отец с печки. - Не в свое дело не суйся.

А Миша ему наперекор:

- Ты зачем говоришь неправду? Хлеб у нас есть!

Встал Миша из-за стола, надел валенки да и убежал в сени, а потом приходит с двумя хлебами и сует их вдове:

- Возьмите пока. И еще приходите: хлеб у нас есть. А ты, отец, запомни: если вздумаешь наживаться на хлебе, пойду в сельсовет и скажу, что ты спекулянт.

Я даже перепугалась, думала, встанет отец с печки и надерет Мише уши. Но отец, видно, понял, что правда не на его стороне. Не слезая с печки, он буркнул:

- Делайте, как знаете.

Собрались мы один раз с отцом в гости к моей сестре, в соседнее село. У них был престольный праздник, и она сказала, что без нас за стол не сядет.

Достали мы из сундука праздничные платья, нарядились. И случилось так, что нельзя было уйти, не оставив никого дома. Стали мы просить Мишу, чтобы он посидел дома, посмотрел за хозяйством.

А он глянул на нас, покачал головой и говорит:

- И не стыдно вам просить меня об этом? Разве вы не знаете, что сегодня - не воскресенье и я должен быть в школе? Вы хотите сорвать мне уроки? Очень хорошие родители, спасибо вам! - и поклонился.

Отец - на что большой говорун, спорщик, но и он ничего не сказал сыну. Покраснел и говорит мне, как будто я во всем виновата:

- Сын прав. Незачем нам срывать ему учебу. Нечего в рабочее время по гостям шляться.

Раз зимой в лютый мороз пришел Миша из школы и прямо на печку. Что такое, думаю. Всегда, как из школы придет, давай ему обедать, потом за уроки садится. А тут на печку потянуло. Не заболел ли?

- Что ты! Я здоров, - смеется он. - А на печку залез, потому что замерз. Я из школы без пальто и валенок шел.

У меня глаза на лоб полезли.

- Ты это что, смеешься надо мною? - говорю я ему. - Как же ты мог придти так из школы? Это ведь почти две версты?

- Вот две версты я и прошел в одной рубашке и в носках.

Что же вы думаете? Читали они в школе какую-то книжку, как белые расстреливали красноармейцев. Они их раздели, в одном исподнем поставили над обрывом и стали стрелять. Все были убиты, а комиссара только ранили. Верст десять он, обливаясь кровью, на морозе полз до села. И вот кто-то из ребят сказал, что этого не может быть, что в рассказе все придумано. В одном белье человек и двух верст не может не то что проползти, но и пробежать. Так этот сорванец, чтобы доказать товарищу правду, взял да и пробежал по снегу без пальто и валенок две версты.

Бывало, чуть светать начнет, все еще спят, а Миша шмыг с печки, оденется, возьмет в руки сапоги и на цыпочках, чтобы я не услышала, пройдет в сени, обуется и убежит на конюшню. Я все это видела, но молчала. Пусть бегает на конюшню, если ему это нравится, лишь бы не озорничал. А тут встречает меня старший конюх Павел Иванович Козлов и зло говорит:

- Попридержи своего парня. Он раньше меня приходит на конюшню и очень уж непорядков много замечает.