Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 12 Декабрь

Где нас никто не угнетает.

Со мной железные друзья:

Ружье да шашка с пистолетом.

Им неизменен буду я,

Пока свободен в мире этом.

Укрощена, побеждена,

Со мной сроднилась кобылица.

Опасность видела она

И неспособна устрашиться.

Я жизнь доверил ей свою…

Ружье и лошадь, - верны оба.

И неизменную семью

Я сохраню с собой до гроба.

Здесь недоимок не берут,

Здесь нет насилья, нет закона.

Како с предателями крут,

Но прямодушным - оборона.

Слезай, товарищ мой, с коня,

Владей моим зеленым домом

И не досадуй на меня,

Коль не смогу блеснуть приемом!

И всадник спешился тотчас

И, разнуздав коня лихого,

Погладил и провел не раз

И вслед за тем погладил снова.

Хурджин 2и бурку отвязав

И круп коня рукой потрогав,

Пустил он лошадь в море трав

Среди извилистых отрогов.

____________________

[ 2Хурджин - переметная сума]

Потом вернулся он, и стал

Перед разбойником скиталец

Как лев, стремительный и ловкий,

Вскочил абрек, стряхнувши лень.

Друг друга каждый изучал,

И оба взорами менялись.

Присев на буковые пни

И взоры вновь ведя по кругу,

Глазами встретились они

И по душе пришлись друг другу.

И, наконец, спросил Како:

- Не осуди абрека речи:

Знал обо мне ты от кого

И почему искал ты встречи?

Кто не слыхал здесь про Како?

Абрека чтит любой ребенок.

Распространилась далеко

Весть о тебе средь оскорбленных,

И все тебя, Како-герой,

Помянут словом благодарным,

И с дерзновенною судьбой

Ты стал при жизни легендарным

Все говорят, что прям и смел

Бежал ты в горы от насилья,

Что справедлив Бгачиашвили,

Что о крестьянах ты скорбел!…

Невелика того заслуга,

Кто только счастью руку жмет:

Хвалы достоин только тот,

Кто и в несчастном видит друга.

В былом Арсен из Марабды 1

Любил крестьян родного края,

Берег от торя и беды,

Как мать ребенка, охраняя.

____________________

[ 1Арсен Одэелашвили - знаменитый главарь крестьянских восстаний в первой половине XIX века.]

Герой в сорочке был рожден,

И человек был на безлтодьи…

Счастлива женщина, чьей грудью

Когда-то выкормлен был он!

Кто воспитает в наши годы

Такого сына? Я был мал,

Но знал тебя и понимал,

И жаждал я твоей свободы.

Не раз бежать мечтал к тебе,

Но сжился я с отцовским кровом

И лишь теперь своей судьбе

Обязан поворотом новым.

Узнай же все, чем дышит грудь,

Как родились мои печали

И как, счастливому вначале,

Судьба мне омрачила путь.

Мечтанья детства разлетелись.

В двенадцать лет я кинул кров.

Жестокосердный мой владелец

Угнал меня пасти коров.

И дни веселья стали редки…

Жизнь без родителей тяжка.

Когда (играли однолетки,

Мне сердце мучила тоска.

Над отроком, искавшим ласки,

Смеялись резвые подпаски,

Не помня, что в былые дни

Так тосковали и они.

Не позабыв веселий прежних,

Невольных слез стыдился я.

Один любимый мой орешник

Видал рыдающим меня.

Бывало, там лежу и плачу,

Кляня невольника удел…

Но унесло тоску ребячью,

Я возмужал и повзрослел,

Привык к тому, что я подпасок.

Стал первым в играх и прокатах

И о родителях моих

Не вспоминал уж ни на миг.

Юнец - с юнцом, с подростком - отрок.

В трудах живительных и бодрых

Мы стерегли усердно скот,

Деля заботы меж собою,

И каждый братски в свой черед

Ходил с коровами в ночное.

Лишь солнце ляжет до горою.

И встанет первая звезда,

Сгоняли мы свои стада,

Спускали псов на волчью стаю.

И, привязав к стволам коров.

Свой ужин скудный разделяя.

Садились дружно у костров;

Порою песней или шуткой

А мы аукали, смеялись и торопливо умывались струею горного ключа.

Мы пробуждали спящих птиц.

Или кто-нибудь легендой жуткой

Сон отгонял от юных лип.

Когда ж краснело на востоке

И озарялся небосвод,

Тогда, бывало, сон глубокий

Рожок пастушеский прорвет.

Тогда наш круг, шумлив и звонок,

Природу песней оживлял

И, сладостно зевнув, ребенок,

Не снявши войлока спросонок,

Корову в поле угонял.

Через мгновенье разбредались

Коровы по полю, мыча,

А мы аукали, смеялись

И торопливо умывались

Струек» горного ключа.

Потом закусывали, стоя,

Удалой тешились игрою,

Кидали камень или мяч,

А в час полдневный - время зноя, -

Когда гранит, и тот горяч, -

Толпой веселой загоняли

Мы в Алазань стада свои

И с дружным тиканьем ныряли

В ее прохладные струи…

В те годы счастливы мы были…

Но где они?

Вокруг костра,

Припоминая сказки, были,

Мы коротали вечера.

Смущали душу мне преданья

И до сих пор живут во мне,

Они тревожили в сознаньи

Любовь к родимой старине!

Умея в детях черноглазых

То грусть, то радость пробуждать,

Одна из чудных этих сказок

Мне дорога была, как мать.

Дойдя до нас в родных легендах,

Навеки взял меня он в плен,

Защитник вдов, сирот и бедных,

Неумирающий Арсен.

Очаровав мой ум пытливый,

Он мне примером славным стал,

Везде мне грезился счастливый -

И стать Арсеном я мечтал.

Так, бедных братьев однокашник,

Без крова жил я с детских лет,

Ни зла не ведая, ни бед

И не скучая о домашних.

Не зная лучшего, слепой,

В ярме воспитанный невольник.

Довольный собственной судьбой,

Я всюду видел лишь довольных.

Отец о пахоте радел

И был зажиточный крестьянин,

Хоть в одиночку свой надел

Он обработал, неустанен.

Неутомимо сеял он,

Односельчан опережая,

За что с лихвою награжден

Бывал при сборе урожая.

Но как изменчива судьба

Закрепощенного раба!

Вчера был весел он на пашне,

Сегодня - в лапах нищеты.

Беде подвержены всегдашней

Его надежды и мечты.

Руками барства родового

Зажато счастье крепостного.

Отцу преклонные года

Уже несли беду и горе,

И хоть, как прежде, никогда

Не уклонялся от труда

Родитель, с немощами споря, -

Невмочь работать стало вскоре,

Невмочь терпеть… Пришла беда.

Уже отец мой видел ясно,

Что он лишился прежних сил,

Что хлеб осыпался напрасно,

Что дом разрушился и сгнил,

Вдобавок беды и другие

Пришли на смену старых бед:

Его настигла малярия!

Тогда мне было двадцать лет…

Скажу, не хвастаясь: в то время

Я был разумнее друзей,

Я мог нести хозяйства бремя

И стать главой семьи своей.

Но господин мой, безобразя,