Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 12 Декабрь

На следующее утро Алек отнес его в сад и посадил за решотку, гуляющая публика смотрела на зверька. Но когда начало темнеть и сад опустел, смотритель снова понес бобренка домой.

С тех пор все свое свободное «от работы» время Чикени проводил в семье смотрителя. Он стал общим любимцем: его баловали и каждый день угощали яблоком.

Чикени и сам привязался к своим новым хозяевам, даже начал играть и бегать с детьми, но все-таки часто еще тосковал, лежа в ящике.

Скоро у бобренка подросли сломанные зубы, и он очень усердно точил их: все тер нижние зубы о верхние. И за шорсткой своей Чикени снова стад следить: причесывался и прихорашивался ежедневно, - и она опять стала пушистой.

Его жизнь как будто немного наладилась, не совсем, правда. Чикени очень тосковал и мучился, когда попадал в клетку, и Алек это знал. Каждое утро, когда смотритель сажал бобренка за решетку, а она могла бы удержать медведя, он видел, как грустно «смотрит ему вслед маленький зверек, сидя»а твердом, цементном полу. И Алек решил, что сделает все, что может, чтобы скрасить жизнь бобренка: он будет держать его у себя дома как можно больше: неуклюжий зверек так хорошо играет с детьми.

Чикени не перестал тосковать о маленьком Чилеви. Снова и снова обнюхивал он все углы у смотрителя в домике, выбегал во двор, направлялся к сараю и там бродил и засматривал во все щели.

А на расстоянии ста миль тосковал другой бобренок и тоже скитался в безнадежных поисках.

Так прошел месяц.

И никак, никак маленький пленник не мог привыкнуть к неволе.

Люди толпами гуляли в увеселительном саду и останавливались перед клеткой, чтобы взглянуть, что это за зверь - бобер. Одни смотрели на него равнодушно, другие с любопытством, третьи тыкали палками и что-то говорили грубыми, недобрыми голосами. Редко у кого он встречал участие. А Саджо все не было. И бобренок продолжал всматриваться в каждое лицо, принюхиваться к каждой руке, к которой только мог дотянуться носиком.

Потом он лежал на соломенной подстилке у смотрителя на кухне, и, наверное, смутные воспоминания о счастливых днях проносились в его сумрачном умишке.

Скоро бобренок перестал играть с детьми. уже больше не прихорашивался и не приглаживал свою шоретку, стал отказываться от пищи. Часто сидел он понурый, закрыв глазки, сжимая в лапках яблоко, пока, наконец, не выронит его.

Смотритель видел, что Чикени погибает: бобренок на глазах сгорал от тоски.

Чикени не знал и не мог знать, что на другом конце города, в другой комнате сидел такой же бобренок, как и он, и что вместе с ним были двое индейских детей - мальчик с гордой осанкой и девочка в пестрой шали. И что в углу этой комнаты стояла знакомая корзинка из березовой коры.

Да, вы угадали. Саджо и Шепиэн приехали, наконец, в город.

В городе

Когда поезд, в котором мчались Саджо и Шепиэн и их маленький четвероногий спутник Чилеви, сделал последнюю остановку и дети приехали, наконец, в город, им вдруг стало так страшно, что они даже не решались выйти из вагона. И они просидели бы, наверное, еще долго на своих местах, если бы к ним не подошел проводник.

Что это был за шумный мир, в который они попали! Гудела толпа людей, спешивших куда-то, звенели звонки, шипел и ревел паровоз. Маленькие жители леса стояли как вкопанные, взявшись за руки, не зная, куда им идти, не смея двинуться с места. Впереди, позади - со всех сторон окружали их ужасная суета и грохот. Неслись грузовики, доверху нагруженные вещами; один из них промчался так близко, что Шеииэн едва успел оттащить сестренку в сторону, а то она попала бы под колеса.

Никогда в жизни, даже в глухом лесу, не чувствовали дети себя такими потерянными, как здесь, среди шумной толпы.

В опутанных мыслях Саджо мелькнуло воспоминание о Чикени: как было страшно ему, когда попал он сюда один, без друзей! Шепиэн думал о лесном пожаре. Там, на стремнинах потока, в кольце огня, он чувствовал себя уверенней чем здесь, в этом загадочном и непонятном мире. Там был лес, родной и знакомый. А здесь!… Здесь даже Чилеви прижал свои ушки, чтобы ничего не слышать, и забился в уголок корзинки.

Детям казалось, что они простояли уже целый час («а самом же деле прошло всего несколько минут), и Шепиэн уже было отважился двинуться к огромной двери, через которую непрерывным потоком хлынули люди, когда к ним подошел мальчик в красном костюме с огромными блестящими пуговицами. Ростом он был почти такой же, как Шепиэн. На голове, приткнувшись с одного бока, торчала забавная шапочка, которая больше всего напоминала круглую коробочку.

- Алло, ребята! - сказал он развязно. - Заблудились? Или ищите кого-нибудь?

Бедный Шепиэн совсем растерялся перед этим блестящим юношей: ведь он ни разу еще не видел посыльного; он сразу забыл все, что знал по-английски, вспомнил только одно слово, которому его научил Золотые Кудри.

- По-ляйс-мен, - произнес Шепиэн с волнением.

- Провести к полисмену, так что ли? - опросил посыльный, сразу смекнув, в чем дело, - Ступайте за мной! - добавил он бойко, и быстро пошел вперед, постукивая каблуками своих начищенных сапог по твердой мостовой.

Маленькие индейцы бесшумно следовали сзади, быстро скользя обутыми в мокасины ногами.

Лавируя в толпе, мальчик провел детей через главный вход и привел их в просторное помещение, где было так много народа, что Шепиэн подумал: «Не собрались ли здесь люди со всего света?» На противоположном конце у других дверей отоял толстый человек. У него тоже был ряд блестящих пуговиц на груди.

- Эй, Пат! - сказал посыльный. - Вот тебе пара ребят, к полисмену просились. - Подтолкнув довольно бесцеремонно своих спутников вперед, мальчик продолжал шутливо: - Такого толстяка, как ты, пожалуй, и без меня нашли бы. Похоже, что это индейцы, ты смотри, не зевай, а то, чего доброго, и без скальпа останешься.

- Скальпы снимаете? Так что ли?

Бросив лукавый взгляд на блюстителя порядка, мальчик повернул обратно и скрылся в толпе.

- Ого! - воскликнул полисмен и стал рассматривать детей, заложив одну руку за спину. - Ого! - повторил он, - Скальпы снимаете? Так что ли?

И он уставился на ребят с таким свирепым видом, словно хотел их сразу отправить в тюрьму. Но глаза выдали его: в них искрился веселый огонек, и очень приятные морщинки расходились лучами от уголков его глаз.

- Значит, молодые индейцы будете? Вот оно что! Только дело-то ваше не выйдет, ребята: должен признаться, что бедная моя головушка уже годов двадцать голеханька как яйцо.

Полисмен был простодушным ирландцем. Шлем сидел на его лысой голове как-то боком, очень задорно, так что можно было подумать, что работа полисмена - очень веселое занятие.