ПИОНЕР - Пионер, 1939 Октябрь 10

Задав перцу белоказакам, возвратился Щаденко, не потеряв ни одного человека и с перебежчиком. Его привели к Ворошилову. Казак был бледен, видимо, страшился, но улыбался:

- Я к вам, по своей воле. Имею сообщить товарищу Ворошилову важное дело.

- Говори, вот он, товарищ Ворошилов!

Командарм стоял перед пленным мокрый, даже в сапогах его булькала вода. Раскрасневшись за работой, он сдувал упрямую прядь волос со лба. К рукам, ухватистым, загорелым, прилипла речная трава.

Казак глотнул воздуха:

- Просю не шутковать. Проведите меня к Ворошилову.

- Совсем глупый голова, - засмеялся Тариф, - скажи, где второго такого найти? Скажи, вам одного Ворошилова мало?

Казак понял, что с ним не шутят.

- Сообщение мое такое, товарищ Ворошилов, - сказал казак, не сводя глаз с командарма. - Мост через Дон взорван!

Был на исходе третий месяц похода. Скрежеща и лязгая буферами, все медленнее двигались эшелоны к Царицыну. Наводя одурь на людей, паровозы свистели, дергали составы так, что все падало, и, протащив состав саженей двадцать и крепко толкнув еще раз пяток, останавливались надолго.

Эшелоны были похожи на вереницу слепцов, пробирающихся на далекую ярмарку, а первый паровоз как поводырь вел всех.

Сухой зной томил людей. Лица покрывались липким потом и пылью. Пыль разъедала глаза, хрустела на зубах. У ребятишек слезились и болели глаза. Ребята плакали, но нельзя было не только выкупать их, но и промыть глаза. Всего дороже ценилась вода.

Душная, неприютная, чужая степь без конца и края, хмурые, неразговорчивые люди в станицах, выстрелы из-за угла, по ночам вопли атакующих белоказаков, раненые, убитые, скудная пища, невеселая дорога - час идти, двое суток стоять.

В жарком безветрии дым от паровозов не стелился позади, а окутывал людей, и все казалось каким-то беспробудным трудным сном. И над всем этим кружились в желтом палящем небе степные коршуны.

Жестоко проученные за Суровикино, белоказаки не отваживались пока на прямой удар: собирали и берегли силы для боя у Нижне-Чирской - перед Доном. Но от тактики изнурения ворошиловцев не отказывались и лишь приходили в бессильную ярость, когда луганцы терпеливо и умело исправляли полотно. Они столько раз его исправляли, что почти весь путь от Лихой до Дона переложили заново.

Не прошла ставка и на голод. Еще в самом начале похода Ворошилов приказал взять на учет каждый мешок муки, каждый шматок сала, каждый фунт пшена. И вся тридцатипятитысячная армия и семьи продовольствием были обеспечены.

Хуже обстояло дело с одеждой и обувью. Особенно плохо доставалось бойцам, идущим пешком. Все чаще можно было видеть, как останавливался боец, садился на землю, срывал с натруженных ног то, что осталось от сапог, швырял ошметки кожи в степь.

Эшелоны двигались на Царицын. Охраняя их, армия шла по левой и правой сторонам поездов. Это была уже не та армия, не те отряды, у которых, как гусака, украли командира.

В станице Морозовской Ворошилов основательно перетряхнул армию, свел отряды в полки, сменил негодных командиров, усилил полки огнем.

Теперь, если бы взглянуть с птичьего налета, это был, похоже на гигантскую стрелу, стрела - эшелоны, наконечники - армия, упорно продолжающая свой путь к одной цели, к Царицыну.

Надеждой на отдых в Царицыне только и жили, в конце концов все было терпимо, донецкий народ как вековой дуб - согнуть его невозможно. Но известие о взорванном огромном мосте через Дон все ж тяжело ударило по эшелонам. Сначала об этом не хотели и говорить, но скоро только об этом и говорили.

Во время одной из остановок к Якиму Снесаренко заглянул сын его пулеметчик Семен. Его спросили:

- Не слыхал, какая причина, что стоим?

- Братцы, чудеса! - ответил Семен и тряхнул рыжими кудрями. - Подъехали к мосту, а мост - тю-тю! Не взорван, не сломан, а просто нема его. Правду сказать - небольшой был мостишко, а видать, так целиком и увезли его станичники на валах. Сутки простоим…

- Это что за мост, - сказал раненый в голову боец, один глаз у него был закрыт повязкой, - вот через Дон, то - мост!

Женщины вздохнули и зашептались. Яким Снесаренко, видимо, гордясь рослым, перепоясанным пулеметными лентами сыном, спросил, свертывая цыгарку:

- Вам-то Климент Ефремыч, небось, сообщал. Как же, все ж таки перепрыгнем мы через тот Дон со всем нашим барахлом? Река, я слышал, немалая, глыб-кая, да и генералы, небось, не упустят случая сыграть с нами в квитки?

- Слыхал, - ответил отцу Семен, вытирая потный нос рукавом, - это тоже, братцы, чудеса! Бутить будем Дон, второе дно насыпать доверху, а наверх класть шпалы штабелями, на них - рельсы.

- Чепуха! - сказал заросший черной щетиной боец, нагибаясь, чтоб прикурить от спички Якима Снесаренко. - Сказки, товарищ, говоришь!

- Раз Климент Ефремыч сказал, в чем же сомненье? - обиделся за сына Яким.

Боец выпустил дым изо рта, обвел всех серыми глазами и засмеялся:

- Ну сам-то ты, отец, рассуди. Мост через Донец мы сколько строили?

- Скажем, семь суток.

- Восемь! И еле из Лихой живыми выскользнули, так? А ведь это Дон. Высота-то двадцать три сажени, стальные фермы, инженеры мост два года строили, по планам, так?

- А ты мерил его? - придвинулся к сероглазому младший сын Якима, Прохор, с винтовкой через плечо и с гитарой подмышкой.

- Мерил, не мерил, а факт, - опустил глаза боец. - Факт, что не построить нам его вовек голыми руками. К тому же под Нижне-Чирской генералы такие силы собрали, что как бы нам, того… спереди-то Дон, а сзади тысяч около шестидесяти казаков…

- И это тебе известно? - спросил Прохор.

- Да погоди ты, гитарист! - перебил Прохора боец в хороших сапогах и положил руку на гранату у пояса. - Человек правду говорит…

- Ну да, - откликнулись женщины, - чего шумишь, Прошка? Пущай расскажет, Дело-то какое! Дон ведь - не Луганка!

Сероглазый перевалил папироску в другой угол рта:

- По мне, как хотите…

- Погоди, голубь, - сказал Яким Сне-саренко, - ну, а с богатством-то нашим как же… сколько добра, машины, станки?…

- А что дороже, отец, станки с машинами.или человеческая жизнь? Дьявол с ними, с машинами. Нет, что уж тут говорить, видно, бросим эшелоны! - отрезал сероглазый.

Запричитала женщина:

- А нас-то, нас-то куды? С детишками-то, ох, го-о-ре тяжкое, бабыньки!

- Не вой ты! - сказал боец в хороших сапогах. - Попросим Ворошилова… может, возьмет вас на подводы. Окружим, как-либо пробьемся…

Смятенье охватывало толпу. Семен и Прохор переглянулись.

- Прав ты, браток, - протянул Семен.