ПИОНЕР - Пионер, 1939 Октябрь 10

- Клим! Знал ты и Данилу и Васятку, какие работники-то были! Тяжко мне, Клим, тяжко! Выплакаться бы, а слез нету, нету…

- На чужой-то сторонке горько хоронить их, Клим, ты наш милый! Ни помянуть, ни на могилку не придти…

- Хорошая у тебя семья, Аннушка, - с трудом роняя слова, сказал командарм, - настоящая семья! Советская власть и партия не забудут твою семью.

- Была семья… - А Николай?

- Он все с тобой да с пулеметом. Я и не вижу его!

- Андрейка с тобой.

Анна благодарно взглянула на Ворошилова:

- Занемог Андрейка! День с ребятами в войну играл. Все жестянками какими-то швырялись, вроде как вы бомбами. Потом на ероплан выскакивал смотреть, пришел: «Знобко мне, - говорит, - мамка!» Лег и не вставал уж! Не видала, как их-то принесли…

Ворошилов осторожно снял руки женщины со своего плеча, подошел к нарам, откинул груду одежи. Пахнуло жаром, как из печи. Андрейка лежал, раскинувшись в бреду, плотно сжав запекшиеся губы. В правой руке у него что-то чернело. Ворошилов нагнулся, вынул из потной горячей ручоики офицерский наган. Неслышно подошла мать:

- Гляди, Анна, защитник какой у нас с тобой, а?

По истомленному лицу женщины побежали слезы.

- А ну-ка, Анна, найди тряпку, помочи в воде! Кипяченая вода есть? Нацеди в чашку… тебе, тебе говорю, Анна! - повысил голос Ворошилов, видя, что женщина шатается и вот-вот упадет.

Анна послушалась. Сначала двигаясь будто в забытьи, ничего не могла найти, потом принесла и мокрую тряпку и воду. Ворошилов дал больному испить, положил на пылающий лоб влажную тряпку. Андрейка облегченно вздохнул, пошевелил ссохшимися губами.

Ворошилов и Руднев сошли на полотно. В той стороне, где лежал Царицын, загоралась робкая полоска рассвета. Свистя крыльями, туда пролетели птицы.

- Тебя ищу, товарищ Ворошилов! - сказал Пархоменко, вылезая из-под вагона. - Плохо у нас с санитарными поездами, Клим, ой, как плохо!

В вагоне санитарного поезда вязко пахло солдатским сукном и йодоформом. Стонали и разговаривали в бреду тяжело раненые.

Начальник, поезда, следуя за Ворошиловым, монотонно докладывал:

- Медикаментов нет… инструментов для сложных операций не хватает… раненые лежат на койках подвое… сегодня умерло пятнадцать…

В следующем вагоне, как только вошли в него, Ворошилов услыхал знакомый голос.

- Уйди, пока жива! - отбивался дед Ивась от сестры, что-то пытавшейся взять у него. - Не тобой дадено, не тебе и отбирать, секрету нету!

- Вот какие у нас порядки, товарищ Ворошилов! - принялся жаловаться дед Ивась, когда командарм подошел к нему. - У живого бойца оружие отымают!

- Оставьте винтовку с ним, - приказал Ворошилов сестре и присел на койку раненого.

- Вы ранены, Ивась, Мартынович?

- Не верь им, Климент Ефремович! Вовсе не ранеты й я. Зря держат!

- Голова, однако, у вас перевязана…

- Дурная оказалась, голова-то, вот ее и в перевязку. Я ж при этом деле стою в стороне.

- Расскажите же, - попросил Ворошилов, чувствуя, как уходят куда-то и нечеловеческая усталость и щемящая душу боль.

- Эх, Климент ты мой Ефремыч! Век живу, век учусь, а, видно, помереть мне дурнем! Слухай сюда. После Белой Калитвы, по твоему приказанию, исправляли мы путь. Они что ж на тот раз удумали, казачки? Они натаскали сухого на рельсы и костры запалили. Рельсы под огнем сделались как воск. Казачки те рельсы за крючки, крючки за веревку. Волы тянут веревку, загибаются рельсы этакой вот макарониной - ни им, ни нам! Вот мы понавалились исправлять путь. Глядим: под откосом вол издыхает, а вокруг животины ходит незаметный старичок с железным дрючком. Мы к нему. Старичок говорит: «Я путю не загибал, вол мой, то правда. Его у меня станичники силком взяли. Вот он, говорит, зараз издыхает без пользы». И заплакал старичок. Тут у меня, Климент Ефремыч, на грех портянка возьми да и размотайся. Нагнулся я замотать, а разогнулся то почитай, что на том уж свете Очень подходяще навесил мне по башке тихий тот старичок железным дрючком! Говорит доктор, в черепухе у меня, секрету нету, теперь вроде как малая трещинка.

- Ничего, Ивась Мартыныч! Луганская порода, живучая, трещат, да не разбиваются!… Я, чтобы вам веселей было, дед Ивась, положу соседа, а? Знаете Ан-дрейку, сына Данилы Коробова? Заболел мальчуган-то! Вы уж посмотрите за ним, Ивась Мартынович.

Выйдя из вагона, Ворошилов распорядился, чтобы мальчика немедленно перенесли в санитарный поезд.

Было уже совсем светло. День обещал быть знойным. Раньше всех поднялись хозяйки. Кипятили чай. По краям степи, вправо и влево от эшелонов, виднелись едва приметные конные охранные отряды.

Пришел Руднев.

- Товарищ командарм, - сказал он, - паровоз № 585 с бронелетучкой готов!

- Вооруженная охрана?

- Сорок человек.

Пархоменко явился, до синевы выбритый, подтянутый:

- Тронемся, что ли, товарищ командарм?

От Морозовской до Царицына было уже недалеко. Накануне Ворошилов решил послать в Царицын Артема с небольшим отрядом узнать, могут ли вооруженные силы Царицына выйти навстречу Пятой армии.

На бронеплошадке Артем прорвался к Царицыну. На следующий день уполномоченный Центрального Комитета на Северном Кавказе Серго Орджоникидзе.вязался по уцелевшему проводу Царицын - Морозовская с Пятой армией и вызвал к аппарату командарма Ворошилова. Договорились о встрече на станции Чир. Туда и должны были сегодня выехать Ворошилов и Пархоменко на паровозе № 585.

Пора было отправляться. Ворошилов отдал последние распоряжения Рудневу. Они хотели проститься, когда к командирам подошел начальник санитарного поезда.

- Товарищ командарм! - сказал он. - Для спасения пятисот тяжелораненых необходима срочная помощь, сложные операции. Мы этого сделать не можем. Нет сил смотреть на страдания раненых. Что делать, товарищ Ворошилов?

Ночью Ворошилов, Пархоменко и Руднев решили отправить в Царицын санитарные поезда после своего возвращения из Нижнего Чира. Несмотря на то что Артем прорвался, Ворошилов опасался, что случайный отряд казаков может напасть на поезда.

- Что вы предлагаете? - спросил Ворошилов у начальника поезда.

- Если связь с Царицыном есть, - ответил тот, - нужно перенести всех тяжелораненых в один поезд и отправить а Царицын немедленно.

- Казаки… - начал было Руднев, но его перебил Пархоменко;

- Неужто у казаков подымется рука на раненых? Хоть и подлый у генералов характер, все ж люди они или нет?

- В Каменской эти… люди сожгли большевиков живьем, травили мышьяком бойцов. Про замученных пленных, про разрытые могилы ты забыл, товарищ Пархоменко? - сказал Ворошилов.

- Помню вечно и отомщу! - вскипел Пархоменко. - Да ведь то были бойцы, с оружием в руках! А с костылями или без ног - какой он враг?

- В поезде и дети есть? - спросил Ворошилов у начальника