ПИОНЕР - Пионер, 1939 Октябрь 10

Но случайно все само собой устроилось. Чилеви очень любил дремать под печкой. Однажды очень сильно запахло паленой шерстью, и никто не мог понять, в чем дело. Посмотрели в печку. Выгребли золу, но ничего не нашли. Между тем запах гари становился все сильнее. Наконец кто-то догадался посмотреть в поддувало. И что же оказалось? Чилеви спал себе безмятежно под накаленными камнями, а пушистая шерстка его на спине вся припалилась. Получилось что-то вроде клейма, и бобрят все лето было легко отличать друг от друга. Теперь, когда нужно было позвать обожженного, говорили «Чилеви», а необожженного, - «Чикени». Так они и привыкли к своим именам, и все, наконец, уладилось.

И что за говоруны были эти малыши Чилеви и Чикени, они все время что-то болтали и иногда издавали очень странные звуки! А когда кто-нибудь из детей обращался к ним, что бывало очень часто, бобрята отвечали хором, потешно взвизгивая.

Стоило бобрятам заметить, что в хижине происходит что-то интересное: носят дрова или воду, подметают пол, смеются и говорят громче обыкновенного или же зашел кто-нибудь из чужих, - как они покидали свое убежище и начинали возиться и проказничать. Известно было, что угощенье со стола бобрята тащат к себе в домик и там едят или прячут про запас. Поэтому, когда они мешали потолковать с гостями и нужно было от них отделаться, приходилось дать им кусочек хлеба. Зверьки удалялись, но не на долго. Скоро они снова приходили за хлебцем и снова убегали.

Бобрята были неразлучны с детьми и все время следовали по их пятам. Очень смешно передвигались они на своих коротеньких ножках; когда зверьки бежали, казалось, что катятся две игрушки, которые кто-то завел и которые не могут остановиться.

Все, что бобрята находили на полу: мокасины или щепки, или еще что-нибудь, - они начинали таскать по комнате из угла в угол. Скоро даже дрова стали исчезать из ящика около печки: бобрята волочили их к себе в дом - под кровать - и там отдирали острыми зубами волокна древесины, чтобы устлать свои постельки. Бобрята играли всем, что только находили, но все-таки любимыми игрушками у них были щепки и дрова.

Больше всего они любили бороться. Став на задние ножки и обхватив своими короткими лапками шею противника, они упирались головой в плечо и пробовали повалить друг друга. Это нелегко давалось. Их широкие хвосты и большие перепончатые лапки служили им хорошей опорой, и зверьки напрягали все силы, толкали, храпели, пыхтели, сопели до тех пор, пока кто-нибудь из них, почувствовав, что теряет равновесие, не начинал отступать; другой же продолжал наступление и толкал что есть мочи. Иногда отступающий, собрав все силы, переходил в наступление, и тогда борцы двигались в противоположную сторону. И так: взад и вперед, и вкруговую - отступали, наступали, кружились бобрята, совсем как в пляске.

Состязание сопровождалось взвизгиванием, вздохами; топали лапки, хлопали хвосты. В конце концов один из хвостов подгибался и отступающий падал на спину. Тогда борьба моментально прекращалась, и противники дружно улепетывали, как два провинившихся проказника.

Но бывало, что бобрята вдруг притихнут, Опустив голову на грудь, загнув хвост вперед, бывало, усядутся они, прижавшись друг к другу, и смотрят очень мудро вокруг себя, не издавая ни единого звука, словно стараясь вникнуть в смысл окружающей жизни. Когда они сидели так, Саджо опускалась перед ними на колени и рассказывала им сказку, размахивая в такт пальцем прямо перед их носиками, словно она управляла хором. А они сидели очень тихо, слушали и следили за пальцем и вдруг начинали кивать головами вперед и назад, из стороны в сторону. Потом они раскачивались всем тельцем и начинали кивать так сильно, что опрокидывались и катались по полу, словно они поняли каждое слово сказки и просто надрываются от смеха.

Шепиэн в этих случаях держался всто-роне, боясь уронить свое мужское достоинство, хотя в глубине души он, наверное, вепрочь был примять участие в дружественной беседе.

Иногда малыши начинали тосковать и так жалобно скулили в своей маленькой, тесной каморке, что у Саджо надрывалось сердце: ведь и она была сиротой. И девочка брала их на руки, напевала им тихую песенку и старалась убаюкать их. Бобрята прижимались к ней, вцепившись крепко друг дружке в шерсть, словно боясь расстаться, и тыкались носами в шею девочки. И скоро горе рассеивалось, бобрята переставали скулить, вздыхали немного и потом забывались в крепком сне.

Особенно любила Саджо маленького Чи-кени. Он был слабее Чилеви, спокойнее и нежнее. Чилеви был довольно бесшабашный малый. Зато Чикени нередко тосковал, забившись в угол. В такие минуты его нужно было приласкать, взять на руки. Очень часто он скулил по ночам около кровати Саджо и не успокаивался до тех пор, пока девочка не укладывала его рядом с собой. А Чилеви тем временем спокойно похрапывал, развалившись на спине в своей постели.

Когда Чикени попадал в беду: разобьет ли он нос около печки или проиграет состязание в борьбе, - он бежал к Саджо, ища участия. Саджо всегда жалела его, потому что он был слабеньким; она опускалась на колени, а Чикени карабкался к ней на руки и устраивался там, успокоенный и счастливый.

Чилеви приходил за своей долей ласки только тогда, когда уставал от проказ. Тогда и он забирался на колени к Саджо; примостится около Чикени, повздыхает немного, а потом затихнет, видно, довольный своими похождениями. Саджо сидела тихо, боясь пошевелиться, пока бобрята не заснут.

Теперь уже нетрудно было их отличить друг от друга. Чилеви был сильнее, отважнее и предприимчивее чем его братишка, он был потешный шалун и, казалось, не без удовольствия стукался лбом об угол стола или летел кувырком головой вниз в ящик с дровами.

Он был очень любопытен и всюду, куда только мог, совал нос. Однажды" проказник взобрался на край ведра с водой, которое не успели убрать в сторону, и нырнул со всего размаха. Ведро с грохотом опрокинулось, вода разлилась по полу. И что же? Чилеви был удивлен не меньше других.

Несмотря на всю свою бесшабашность он способен был на глубокую привязанность, и, подобно тому, как Чикени ходил по пятам Саджо, он ходил по следам Шепиэна, конечно, если только не занят был какой-нибудь новой проделкой.

Длительную разлуку с Чикени он переносил с трудом. Всюду, куда они отправлялись, они брели друг за дружкой или странствовали бок о бок. Когда же случалось им разлучиться, они начинали звать и искать друг друга. И когда они встречались снова, то усаживались рядышком, прислонясь головами и вцепившись друг дружке в шерсть. Дело чаще всего заканчивалось борьбой, что происходило во всех радостных случаях.