ПИОНЕР - Пионер, 1939 Октябрь 10

- Дети, дети, я все скажу, дайте же мне сказать! Да, я здоров. Метисов не видел, кет. Наш охотничий участок в порядке… Да, еще как скучал. Но теперь уже мы вместе. Ну, с днем рожденья Саджо. С днем рожденья, дочка!

Только теперь он протянул вперед руку, которую держал за спиной. В ней была берестяная корзинка с плетеной ручкой из кедровой коры.

- Тише, тише! Это тебе подарок, Саджо. Охотник отдал корзинку дочери и сказал,

чтобы она несла ее очень осторожно. Потом сн обратился к сыну и сказал:

- Тут и для тебя, Шепиэн: их там двое.

- Двое кого, отец? - спросил Шепиэн, следуя за сестрой, которая уже прошла вперед. - Что в корзиночке?

Но Большое Перо ответил уклончиво:

- Подожди немного и увидишь.

Они стали подниматься вверх по тропинке к дому. Девочка смешно семенила ножками, стараясь совсем не сгибать корпуса, видно, для того, чтобы не шелохнуть корзинку. Она держала ее впереди себя на вытянутой руке, словно это было большое и очень хрупкое яйцо, которое могло разлететься на тысячу кусочков при малейшем сотрясении.

Не удивительно, что Саджо бежала так осторожно: из таинственной корзинки доносились очень странные звуки.

«Ребеночек, - подумала она, - кажется, даже два. Как только они могли поместиться в такой маленькой корзиночке? Наверное, совсем крошечные».

И как только Саджо вошел в хижину, она опустила корзинку на пол, Шепиэн уже стоял рядом с ней, Саджо подняла крышку и увидела то, что для вас уже не тайна: два маленьких пушистых зверька уцепились крошечными лапками за край корзинки. Две пары блестящих черных глаз взглянули на нее так доверчиво!

- О-о-о! - раздался ее взволнованный, удивленный шопот.

- О-о! - снова вырвалось у нее. - Медвежата, живые медвежата! - наконец, вымолвила она и осторожно опрокинула корзиночку на бок.

Зверьки вышли.

Теперь Саджо увидела плоские хвостики и уже знала, кто они такие:

- Это еще лучше чем медвежата!

- Маленькие бобры! Маленькие бобры! - в восторге закричал Шепиэн, позабыв, что взрослый индеец должен всегда сохранять выдержку и спокойствие. - Настоящие, живые!

Большое Перо, улыбнулся, стоя около детей: вряд ли можно было ожидать лучшей встречи для бобрят. Саджо сидела на полу все еще с открытым от изумления ртом.

Бобрята были толстенькие, кругленькие, упитанные. Большое Перо много возился с ними во время пути и хорошо их кормил. Саджо не могла наглядеться на занятных зверьков. Кое-как они вскарабкались к ней на колени, она прижалась щекой к их пушистой шерсти.

Скоро Большое Перо и Шепиэн пошли за подстилкой и кормом для маленьких гостей. Саджо осталась одна. И, пока никого не было, она взяла на руки сначала одного, потом другого бобренка и что-то нежно шептала им. А они ухватились своими ручонками - иначе нельзя назвать их лапки - за ее пальцы и - о чудо! - что-то пролепетали ей в ответ.

Потом они были вместе у Саджо на руках и тыкались своими влажными носиками в ее шею. Сопели и пыхтели, совсем как маленькие ребята.

Саджо уже знала, что будет любить тли. очень сильно…

Но вот девочка встретилась взглядом со своими матрешками Чилеви и Чикени, и ей показалось, что они стали еще печальнее и смотрели на нее с упреком. Чтобы не вгор-чать их понапрасну, она повернула их лицом к стене и посадила обратно на полку.

Конечно, люди не могли заменить бобрятам их близких, но семья охотника сделала все, чтобы зверьки почувствовали себя как дома. И бобрята скоро привыкли к новой жизни.

Шепиэн у себя под кроватью устроил им домик со стенками из березовой коры, только одну сторону он оставил открытой - для входа. Гитчи Мигуон прорезал дыру в полу, укрепил в ней лоханку - вот и получился пруд. Бобрята проводили там полдня и плавали как пузыри на поверхности воды, пожевывая листики и стебли.

Каждый раз, когда бобрята вылезали из лоханки, они усаживались тут же и прихорашивались. Сначала они обсушивались, выжимая воду из шерсти передними лапками, потом причесывались очень усердно собственной «гребеночкой», которой их наделила природа: на задних лапках у бобров имеется раздвоенный ноготь, им они и причесываются.

Все это они проделывали очень серьезно и старательно. Саджо это так занимало, что она не могла оставаться безучастной: девочка усаживалась рядом с ними и помогала им совершать их туалет. Бобрятам это, видно, нравилось, и они еще усерднее продолжали свою работу. Очень потешно они прихорашивались, особенно, когда подымут одну лапку высоко над головой, словно плясать собрались, и другой скребут себе бок. И закусывать они любили сидя. Усядутся и обгладывают кору с прутиков, вращают их между острыми зубами, ни дать, ни взять, два пастушка играют на свирелях.

А молоко все же им нужно было еще давать. Саджо удалось выпросить у одной женщины в поселке бутылочку с соской. Но пека сосал один, крепко ухватившись обеими лапками за горлышко бутылки, другой подымал такой неистовый крик и возню, что в конце концов переворачивал банку со своей долей молока. Пришлось раздобыть вторую бутылочку с соской. С тех пор дети кормили бобрят одновременно: Саджо - одного, Шепиэн - другого.

Скоро бобрята научились есть с блюдца, в молоко им стали крошить хлеб, и дело с кормежкой пошло куда проще. Бобрята брали кашицу лапкой и запихивали себе в рот, иногда попадали и мимо: они ели с жадностью, чавкая и сопя. Но малыши никогда не забывали прибрать свои блюдечки и заталкивали их куда-нибудь в угол или под печку. Нельзя сказать, чтобы они делали это очень акуратно, и, если обед был недоеден, через всю комнату тянулись липкие следы.

Бобрята знали своих хозяев, и когда дети звали их: «Ундас, ундас! Амик, амик!»

(«Сюда, сюда! Бобры, бобры!»), - каждый шел к тому, кто его всегда кормил.

Сначала у них не было кличек. Но как-то Саджо вспомнила свой день рождения, печальные лица двух кукол; давно уже бобры вытеснили прежних любимиц из ее сердца. Она подумала, что все равно с теми все кончено, и решила назвать бобрят именами кукол. Итак, одного бобренка назвали «Чикени», а другого «Чилеви», что в переводе с индейского значит «Маленькая Крошка» и «Большая Крошка». Того, который был побольше, назвали Чилеви, а который поменьше - Чикени. Очень скоро бобры привыкли к своим кличкам, всегда вылезали из своего дома - из-под кровати Шепиэна, - когда услышат, что их зовут.

Но если звали одного, бобрята обычно приходили вдвоем, потому что имена их звучали совсем на один лад. Да и сами они были похожи как две горошинки - разница в величине была очень небольшая, и дети сами часто путали их. Дело еще осложнялось тем, что бобрята росли как-то смешно: сначала один рос быстрее, потом вдруг переставал расти, и другой его догонял и перегонял. Сначала один был больше другого, потом - другой. И дети делали неожиданное для себя открытие, что «Маленькая Крошка» скрывался под именем «Большая Крошка» и наоборот. Так это повторялось не один раз. И все время происходила путаница. Саджо в конце концов надумала дать им одно общее имя - «Крошки».