Юлиу Эдлис - Жажда над ручьем

В и й о н (про себя, но достаточно громко, чтоб она его услышала) . Скорее — бесчестье…

К а т е р и н а (увидела его, узнала; не сразу) . Ты узнал меня, Франсуа?.. (Подошла к нему поближе.) Ты не забыл меня?

В и й о н. Вас, мадам?.. — я вас впервые вижу.

К а т е р и н а (с искренней печалью) . О да, меня не узнать… я уже не прежняя, не та… Время, Франсуа, годы…

В и й о н (усмехнулся) . Мои-то годы можно удвоить, утроить, удесятерить — они того стоят, мои годы… (Помолчав.) Все проходит, мадам, все вянет, все осыпается… кроме нашей памяти.

К а т е р и н а (с надеждой) . Значит, ты помнишь меня?..

В и й о н. Нет, Катерина, не тебя… Я помню лишь свою любовь к тебе. Этого нельзя забыть — первую любовь, первую измену, первое предательство… И все это для меня была ты, Катерина, все это была ты. Я ждал этой встречи.

К а т е р и н а. Зачем?..

В и й о н. Не знаю… то ли затем, чтобы убедиться, что я тебя уже не люблю и свободен от тебя… то ли чтобы утешиться тем, что ты несчастна и сожалеешь о прошлом… то ли потому, что я все еще люблю тебя… Из любви, из мести, от обиды — какая разница?!

К а т е р и н а. Все эти годы ты стоял у меня перед глазами…

В и й о н (резко) . Я — или мой зад, который по твоей милости высекли розгами? — мой юный, беззащитный, влюбленный зад?!

К а т е р и н а. И я сожалею — ты прав…

В и й о н (неумолимо) . О чем?

К а т е р и н а (просто) . О моей молодости, о том, что было и чего не было… о моей любви…

В и й о н. Разве вы любили меня, мадам? Разве вы способны на любовь?!

К а т е р и н а. Что это теперь может изменить? — теперь, когда я уже не та… и все позади, все прошло, все проиграно!..

В и й о н. Я ни о чем не жалею, ничего не забыл, ни в чем тебя не упрекаю… что было, то было — моя слепота, мое сладкое безумие и твой обман, твое предательство… Я тебя любил, а это не уходит, это осталось во мне. Я не в обиде на тебя — ты научила меня счастью и страданию, а это и есть — жизнь… (Громко.) Лошадей госпоже Катерине де Воссель!.. (Коллену.) Хозяин, вели запрячь лошадей. Госпожа торопится в путь.

Воры вышли из-за столов, обступили угрожающе Вийона и Катерину.

М а л е н ь к и й Ж а н. То есть как это в путь?! — Маленький Жан что-то никак не возьмет в толк…

В и й о н (Коллену, настойчиво) . Лошадей, хозяин. Я за все расплачусь. За мной не пропадет. Вели подавать лошадей, хозяин, я все беру на себя! — ты веришь мне?! Я ручаюсь своей головой! (Положил руку на нож.) И твоей тоже. (Всем.) Все слышали? — пусть подают лошадей!

К о л л е н (не сразу) . Хорошо. Это твоя забота, Франсуа, тебе и решать. Только запомни этот свой должок всем нам, не забудь расплатиться. (Хозяину.) Запрягай, да поживей, пока я не раздумал!..

Хозяин ушел за дверь, кучер пошел за ним следом.

(Катерине.) Идите, госпожа. И запомните — в трактире никого не было, никого не видели, не слыхали. И если ты проговоришься, шлюха, я тебя на дне морском найду!..

В и й о н. Прощай, Катерина. Прощай.

К а т е р и н а. Может быть, я никого, кроме тебя, и не любила… может быть, ты и был моей единственной удачей, единственной печалью… Может быть, с тобой и я была бы другая… (Ушла.)

Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а не было, — в переднике трактирной служанки и с подносом в руке — появилась из толпы, подошла к Вийону, взяла его руку, нежно погладила ее.

В и й о н (вырвал руку) . Уйди! — теперь-то уж все кончено, все позади, все перегорело… Теперь-то ты не нужна мне больше!.. — кто ты мне? Ты! — босоногая, с черными пятками, с обломанными ногтями, ты, трактирная замарашка?! — зачем ты мне?! Мне не до тебя! Мне уже ни до кого!.. Я хочу напиться, нажраться, ни о чем не думать, ни о чем не сожалеть, я утоплю в вине все — страх, душу, совесть, память… Пошла вон! (Отталкивает ее.)

Она, покорно и печально улыбаясь, отошла, исчезла в толпе.

Вина! Я вольный волк! Я утоляю жажду кровью! Я волк!.. (Пьет залпом, обливаясь вином.)

К о л л е н. Вот это по мне! Вот это слово мужчины! Я тебя люблю, Франсуа, я тебе друг!.. (С угрозой.) А должок — за тобой, не запамятуй. Забудешь — я напомню. (О ворах, сгрудившихся вокруг.) Я забуду — они напомнят. Уж придется тебе им послужить при случае.

В и й о н (возбужденно) . А хоть и сейчас! Сейчас я вам сочиню такое, что вы у меня мигом животики надорвете! Кровавыми слезами изойдете! Уж я вас потешу нынче! (Вскочил на стол.) Я вам — про то, что жизнь коротка и живем один только раз, а значит — все трын-трава и море по колено!.. О страхе смерти и о воле, о волках, идущих по следу, а следом за ними — псари… о вине, о бабах, о кроватях, которые скрипят под любовью… и о любви, которой нет!.. Тихо! Я начинаю!

Все умолкли в ожидании.

Итак, моя баллада!.. (Огляделся по сторонам, ища кого-то и не найдя.) Ну и черт с ней!..

К о л л е н. Кого ты ищешь?

В и й о н (про себя) . Пропади она пропадом!.. (Громко.) Итак, моя баллада! — тише!.. (Пытается побороть свою растерянность.) Я буду петь!..

Все молчат.

(Вдруг, упавшим голосом.) Я не могу без нее.

К о л л е н. Без кого, Франсуа?!

В и й о н. Я не могу… я пуст… я выдохся, иссяк, я все растратил!..

К о л л е н (не понимая) . Что это ты растратил такое? — у тебя никогда ничего не было за душой.

В и й о н. Было! Было!.. Ты не поймешь… Ренье — тот понял бы, он бы меня понял…

К о л л е н. Чего я в тебе не понимаю, Франсуа?..

В и й о н. Я не тот, которого ты видишь перед собою, к которому присмотрелся, привык — бродяга, вор, бездомный пес, пьянчужка… Это не я, Коллен! Это всего лишь моя лживая оболочка, мое фальшивое лицо, вроде тех черных безглазых масок, которые мы надеваем, когда идем на дело… Я — другой, Коллен!..

К о л л е н (сдержанно) . Тебе не нравится эта наша жизнь? Тебе не по душе твои товарищи, твои друзья, каждый из которых готов за тебя хоть на плаху, хоть к черту в пекло?.. Куда ты денешься от нас — в лапы к работяге?! Некуда тебе идти, Франсуа, не с кем, не к кому, — один я у тебя и есть на всем белом свете, один я, да они, да «Раковина». И ты нам поклялся в верности. Бойся от нас уйти, бойся нас предать! (Вытащил нож из-за пояса.) Бойся меня, Франсуа! Меня, твоего друга, твоего брата, но и — твоего атамана, Франсуа!.. О чем ты печалишься?! О своей любви? О Катерине?.. (Догадался.) Или о своих стихах?..

Вийон кивнул головой.

Ну и сочиняй их себе на здоровье, кто тебе не велит?!

В и й о н. Их нельзя писать замаранными руками, Коллен, руками в грязи, в дерьме, в крови, — они уже не даются мне! Они упрямые, безжалостные, они ничего не прощают…

Бродяги обступили Вийона тесным кругом.

Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о, вынырнула из толпы и встала между Колленом и Вийоном, словно защищая его собою.