Эгон Раннет - Пьесы

М э э л а. Просто, а все же…

А д а м. Да, Мээла… Настоящее искусство в сути своей просто, но почему мне так трудно добиться этой простоты?

М э э л а. Не из-за ваших ли туманных мировоззрений?..

А д а м. Но почему я смог сегодня?.. Я ведь тот же, что и вчера! Мне много лет не удавались портреты… Они у меня получались какие-то тусклые, плоские и мрачные. А этот? Такого мазка у меня не было давно… давно… давно… И я чувствую в себе какой-то прилив сил, вдохновение! Я хочу работать!..

М э э л а. Тогда, может быть, продолжим? (Садится на место.)

А д а м. Постарайтесь опять найти это задорное выражение!

М э э л а. Моя злость уже исчезла…

А д а м. И вместе с ней исчезла ваша вера в завтра?

М э э л а. Мало побить вас! «Завтра», «завтра», «завтра»… Попробуйте увидеть сегодняшний день! Да, именно сегодняшний день — увидеть и верно показать…

А д а м. Сидите так… так… (Продолжает сосредоточенно работать. Длинная пауза. Несколько раз отходит от холста и с внутренним горением рассматривает свою работу, осторожно и тщательно что-то уточняет. Смотрит на Мээлу.) Если бы вы не были замужем за Киллем, то…

М э э л а. То что?

А д а м. Я принес бы в жертву все, лишь бы завоевать вашу любовь, Мээла!

М э э л а. Вы опять за свое? Вы ведь уже трезвый. Постыдились бы!

А д а м. Это настоящее чувство… Я готов сделать все что угодно, лишь бы вы мне поверили!

М э э л а. Хорошо. Хотите доставить мне большую радость?

А д а м. Да.

М э э л а. Поезжайте на завтрашнее собрание. Видите крайний квадрат в окне — из красного стекла. Когда кто-нибудь из нас собирается на станцию, мы открываем ставню: попутная машина останавливается и сигналит. Неплохо придумано, правда?..

А д а м. Нет. Не решусь…

Пауза.

М э э л а. Настоящее чувство?.. Много ли этих настоящих чувств у вас было раньше?

А д а м. Одно-единственное.

М э э л а. Мария?

А д а м. Да…

М э э л а. Почему же вы бежали от нее, раз так любили?

А д а м. Потому и бежал.

М э э л а. Из-за любви?

А д а м. Да… Глупый, я не решился тогда крепко схватить жизнь за шиворот. Я должен был забрать Марию и уйти! Жить, пусть впроголодь, но жить с ней, с ней… А я не решился. Думал, встану на ноги и вернусь. Я так и сказал Марии, когда писал ее портрет, но она только посмотрела на меня ужасно печальными глазами и ничего не ответила.

М э э л а. Ничего не ответила…

А д а м. Она была моей первой любовью… Большой и чистой. И года не прошло, как я услышал, что она родила. Это так ошеломило меня, что я уже не верил ни одной женщине, я в каждой видел врага и всем им мстил за нанесенное мне оскорбление… Кому дано понять душу женщины?.. (Подходит к портрету Марии.) Почему она не ждала меня? Почему не вышла замуж за отца ребенка?.. Почему назвала сына Киллем?.. Никто не в состоянии ответить на эти вопросы…

М э э л а. Да, никто…

А д а м (продолжает работать) . Хотите — смейтесь надо мной, Мээла, но, когда моя рука дрожит, как сейчас, я всегда думаю, что она растет не от плеча, а из сердца… Ведь плечо не дрожит! Знаете, о чем я думал?.. Откуда у Килля талант поэта?.. От кого?.. Неужели Мария действительно так любила меня и мое искусство, что это сказалось на Килле?

М э э л а. Не думаю. Просто Килль очень любит лес, природу, и эта любовь выливается у него в песнях.

А д а м. О вас он не складывает песен?

М э э л а. Нет.

А д а м. А я писал бы вас… всегда, всюду…

М э э л а. Не говорите так… Я не хочу…

А д а м. Больше не буду… (Прерывает работу, отходит от холста.) Взгляните… Что вы скажете теперь?

Мээла молча подходит, смотрит. В ее глазах восхищение.

(Тихо.) Ощущается что-нибудь?

М э э л а (тихо) . Да… (Смотрит на портрет Марии.) Это я… И не совсем я…

А д а м. Может быть… Чувствуется ли, что эта девушка очень верит в человека?

М э э л а. Да! Действительно да… Значит, нашли?

А д а м. Кажется, нашел…

М э э л а (шепотом) . Это должно придать вам силы завтра…

А д а м. Вы думаете? Не знаю… Нет, верно… Что, если показать завтра эту работу?.. Поверят ли они, что я снова на что-то способен?! Но как я возьму его? Надо сделать какой-то чехол… Кусочек фанеры найдется?

М э э л а. Найдем! Как следует запакуем.

А д а м. Да, этому они поверят… поверят больше, чем любым словам, клятвам и обещаниям…

М э э л а. Для вас все-таки очень важно, что о вас думают?

А д а м. Разумеется, Мээла. Вы себе не представляете, как отвратительно быть художником, о котором критики молчат. Или вертят хвостом, чтобы «не обидеть товарища»! Мээла, не сможете ли вы посидеть еще четверть часа? Я…

М э э л а. Охотно… (Садится на прежнее место.)

А д а м. Так… Попробуйте вернуть себе прежнее настроение. Сможете?

М э э л а. Я попытаюсь… Ну как, получается?

А д а м. Да!.. Я готов взреветь от радости! В самом деле — удача… (Подходит к окну, резким движением отодвигает занавеску.)

М э э л а. Я очень рада!

А д а м. Теперь, пожалуйста, не двигайтесь… (Начинает работать.)

Слышно, как кто-то, тяжело ступая, поднимается на крыльцо, шаркает ногами.

М э э л а. Килль!..

А д а м. Одну минуту…

Кто-то трогает за ручку запертой двери.

М э э л а (шепотом) . Нет, это Яагуп… (Бежит к двери, тщетно пытается открыть дверь. Подбегает к стене, срывает шаль с гвоздя, на который до того повесила ключ; испуганно.) Где ключ? Ключ?!.

Я а г у п (дергает дверную ручку) . Открой дверь, Мээла.

М э э л а (подошла к Адаму) . Где ключ?! Ключ!

А д а м. Какой ключ?

Я а г у п (стучит кулаком в дверь) . Откройте дверь, черт возьми! Мээла! Адам!.. (Колотит ногами в дверь.) Я выломаю к черту дверь! Мээла!!!

А д а м. Что ты надрываешься там, пророк?.. Какой ключ? Ох ты дьявол… (Вытаскивает из кармана ключ, подает Мээле.)

Я а г у п (рычит) . Убью!

Мээла бежит к двери, открывает.

(Входит, отталкивает Мээлу.) Почему дверь на запоре? А?

А д а м (стоя перед мольбертом, через плечо) . Спокойнее, спокойнее… Человек должен в любой ситуации оставаться хозяином над собой — только тогда он человек!

Я а г у п (распахивает халат Мээлы) . Ты как одета?! (Несколько раз ударяет ее по лицу и по протянутой для защиты руке.) И ты, стерва, осмелишься смотреть в лицо моему сыну?!

Пауза.

А д а м (быстро оборачивается) . Что ты сделал?!. Мээла, он ударил тебя?! (Подходит к Мээле, которая стоит в оцепенении.)

М э э л а. Всюду ты видишь только плохое, — даже там, где его нет!

А д а м. Как он посмел, пещерный житель?!

Я а г у п (заметив холст, ставит ружье к стене, подходит к портрету) . Ого?! Кто позволил? Черт, я спрашиваю, кто позволил… голой — перед ним?! (Ладонью размазывает краски на холсте.) Хватит позора!

А д а м. Стой!!! (Шепотом.) Что ты наделал?.. (Подбегает к холсту, кусает кулаки, кричит.) Что ты наделал?!.