Эгон Раннет - Пьесы

И н г а. Хватит, профессор! Впрочем, ладно, продолжай.

М а р т и н (наливает коньяку, пьет) . С удовольствием. Ты никогда не станешь выдающимся исполнителем, потому что тебе, как мне кажется, не хватает высокой нервной восприимчивости… тонкого музыкального чутья, у тебя нет той страстности, которая захватывает слушателей и уносит их в мир трагического или прекрасного…

И н г а. Значит, по-твоему, у меня нет ничего?..

М а р т и н. Я этого не говорю, но прежде всего у тебя слишком мало… настоящей человеческой теплоты, сердечности. Тебе надо еще много…

И н г а (перебивает его) . И это говоришь мне ты?.. Ты… шарлатан! Пьяница! Жалкий знахарь, спекулянт на человеческих болезнях! Врачеватель бессильных старикашек… Они тебе не снятся — те, что попали впросак с гормонами, которыми ты их пичкал?

Мартин при каждой фразе Инги вздрагивает, словно от удара. Берет со стола вазочку с цветком, держит ее в руках, потом ставит на книжную полку. Возвращается и в раздумье стоит среди книг, сложенных стопками на полу. Тихонько начинает ворошить их ногой, постепенно раскидывает.

Подумаешь — психоанализ!.. Так мне, значит, не хватает тончайшей нервной восприимчивости?

М а р т и н. Слушай внимательнее. Тебе не хватает того, что делает обыкновенного скрипача большим художником, — тонкого музыкального чутья.

И н г а. Значит, у меня его маловато? Не больше, чем у пилы?

М а р т и н. У чего?

И н г а (с плаксивой гримасой) . У пилы. У обыкновенной пилы. Вот… (Яростно пилит смычком по струнам.)

Входит Р а у т.

Р а у т. Увлекаешься ультрамодной музыкой? Не понимаю, что за народ тут живет. Входная дверь настежь. На дворе стужа. Я не помешал? Нет? Ну, тогда… (Снимает пальто.) Ох и метет на улице!

М а р т и н. Чудесно, что ты пришел. Честное слово, чудесно! (Наливает коньяку.)

Р а у т. Заставил себя немного пройтись, хоть мне и нездоровится. Очевидно, погода… Ты что, приятель, делаешь? Опять пьешь?

М а р т и н. Пью. Опять.

Р а у т. Инга, Инга, зачем ты позволяешь? Зачем ты позволяешь ему пить?.. Почему вы так зло смотрите друг на друга? О чем вы беседовали, если не секрет?

М а р т и н. Никакого секрета нет. Мы ссорились.

И н г а. Ты, очевидно, не веришь?

Р а у т. Верю. (Садится в кресло.) Я очень устал сегодня… Слишком устал…

И н г а. Карри говорил, что ты совсем не бережешь себя. Непомерно много работаешь… Мой отец, вырезав человеку слепую кишку, две недели держал его в больнице. А ты на пятый день отпускаешь домой. Случись с ним дома что-нибудь — отвечать будешь ты.

Р а у т. Лечение у нас бесплатное, поэтому каждый чуть что — сразу к нам. Иногда даже в коридорах полно больных.

И н г а. Не принимай так много!

Р а у т. Как же так?

Пауза.

И н г а. Ох, как я тоскую по Западу…

М а р т и н. К сожалению, на Западе никто не тоскует по тебе.

И н г а. Что ты за человек, дядя Яан? Недавно ездил с женой в Швецию — и вернулся. Где-нибудь в Торонто или Сиднее такого специалиста, как ты, озолотили бы… Да одних эстонских эмигрантов там столько, что…

Р а у т. Там хорошо, где нас нет.

И н г а. Ты загубил здесь свое здоровье… Столько вытерпеть!.. Знаешь, кто ты? Дурак! Старый дурак…

Р а у т. Будь добра, Инга, посмотри…

И н г а. Что?

Р а у т. Будь добра, посмотри внимательно, какого цвета у меня волосы.

И н г а. Волосы? Седые. Как снег белы… (Останавливается на полуслове; пауза. Тихо, за его спиной.) Ты можешь простить меня, дядя Яан?.. Я… я… очень нехорошая… и я не понимаю…

Р а у т. Я был за границей в шестьдесят втором году. Но даже если бы я чудом попал туда в пятьдесят втором, я все равно не остался бы. Здесь моя родина, здесь мой маленький стойкий народ. Здесь настоящие эстонцы — твердые и суровые, как валуны в поле… Сильные, работящие и надежные.

И н г а. Ты же форменный националист.

Р а у т. Я стар, и здоровье у меня плохое. Я много ошибался в жизни… Что ж, называй меня националистом, если тебе так нравится.

Звонит телефон.

И н г а (берет трубку) . Квартира доктора Мартина… Кто?.. Из больницы?.. Да, пожалуйста… Кого?.. Доктора Раута? (Прикрыв рукой телефонную трубку, Рауту.) Тебя, конечно, здесь нет!

Р а у т (встает) . Дай-ка я сам послушаю… (В трубку.) Раут слушает. Здравствуйте, доктор Мурдмаа… Высокая температура? Хорошо, я загляну… Да, скоро. (Кладет трубку, с улыбкой разводит руками.) Такова жизнь врача…

И н г а. Самому нездоровится… Никто не может тебя заставить!

Р а у т. Заставляет больной, который нуждается во мне. Ну, я пойду. У одного в терапевтическом сильные боли в области живота. Надо взглянуть, надо взглянуть. Спокойной ночи, Ионас! Я очень прошу тебя — не пей больше. Спокойной ночи, Инга… Нет, я не сержусь на тебя… (Уходит.)

М а р т и н. Когда-то давным-давно эмблемой медиков была горящая свеча… До последнего трепетного огонька — светит…

И н г а. Что же тут удивительного — ведь свеча. Пока горит, светит.

М а р т и н. Пока горит — светит…

Пауза. Мартин наливает себе коньяку, пьет. Наливает еще, но в этот момент звонит телефон.

(Берет трубку.) Да, Мартин у телефона… Ну, что новенького, Анне-Лийз?.. Что?.. Кару из девятой просил позвонить мне?.. Слушаю, слушаю… Немного не по себе? Разумеется — погода. (Прихлебывает коньяк.) Введи ему кордиамин, один кубик… (Вынимает из кармана записную книжку.) Или вот что… (Инге.) Передай, пожалуйста, мою чашку кофе.

Инга передает.

Спасибо… (В телефон.) Введем ему лучше строфантин — один кубик. (Записывает.) «Кару Андрес — один кубик строфантина». Ясно?.. Чудесно… Утром увидимся. Доброй ночи, Анне-Лийз! (Сует записную книжку в карман, напевая, подходит к полке с книгами, берет цветок, ставит на стол рядом со своей рюмкой коньяку. Садится, напевает тихонько.) «Бродил ли здесь последний могиканин, в руке сжимая острый томагавк…». Инга!

И н г а. Ну, что тебе?

М а р т и н. Я горд. Чертовски горд. Кару никому, кроме меня, не доверяет. Сам попросил сестру позвонить мне. Дежурного врача не позвал. Это называется — большая популярность. Большой авторитет. Большое…

И н г а. Большое хвастовство.

М а р т и н. Хочешь, я налью тебе рюмочку?

И н г а. Нет. У меня плохое настроение.

М а р т и н. Именно поэтому. У меня тоже было плохое настроение, а теперь, как видишь, прошло… Все прекрасно, все хорошо! И ты, Инга… Потанцуем? Спляшем твист… Или индейский военный танец? (Поет и танцует.) «Бродил ли здесь последний могиканин, в руке сжимая острый томагавк…».

И н г а. Перестань, пожалуйста. Ты пьян. Ты… отвратителен!

М а р т и н. Да. Отвратителен. Я давно это знаю…

И н г а (стоя среди книг) . Последний могиканин… Глупец! Святой Ионас любуется сам собой! Все поза и самореклама — глядите, дескать, меня обуревает жажда знаний…