Александр Старчаков - Патент 119

Анни (входит в кимоно, в домашних туфельках). У нас испортился чайник. Можно взять ваш чайник?

Рудольф (суетливо). Я отнесу сам… Надо было позвонить по телефону. В коридоре — ледяные сквозняки, вы так легко одеты.

Анни.Зачем вы лжете?

Рудольф.Это ужасно сложно объяснить.

Анни.Вы уже кончили заниматься по-русски?

Рудольф.Только что.

Анни.Она ушла?

Рудольф (глядит сначала на одну дверь, потом на другую). Она прилегла у меня на постели.

Анни.Вот как!

Рудольф.Пришла на урок после лыжного пробега в тридцать километров. Съела все мои конфеты.

Анни.Какая удивительная женщина! Надо за вами внимательнее приглядывать. Надеюсь, вы с ней еще не спите?

Рудольф.Вас бы это огорчило, Анни?

Анни.Не думаю. Молодой мужчина не может без конца вздыхать у юбки своей невесты. Здоровая самка — прежде всего гигиенично. Но, конечно, я должна знать женщину, которая передаст мне вас из рук в руки.

Рудольф.Да вдруг — возьмет и не захочет отдать. Так бывает, особенно во времена революции: плюют на право собственности.

Анни.Вы, голубчик, с невероятной быстротой катитесь вниз. (Движение к двери спальни.) Я хочу с ней поговорить.

Рудольф.Сейчас, при мне?

Анни.Да, да, друг мой, при вас.

Рудольф.Как хозяйка этой комнаты, включая и меня?

Анни.Я ваша невеста, Зейдель.

Рудольф.Это также охраняется законами, судом и тюрьмой?

Анни.Что?

Рудольф.Ваши права на меня.

Анни.Мои права охраняет ваша честь. Если у вас не осталось ни капли чувства…

Рудольф.Анни, вы сами губите все дело. О какой чести можно говорить с мужицким сыном! Кстати, Блех вам наврал, — папаша мой никогда не был учителем. Взгляните на руки — стопроцентная черная кость… Что мне честь! Я — наемник. Также и в качестве жениха…

Анни (глядит на него. У нее брызнули слезы). По-видимому, вам доставляет садическое наслаждение хлестать женщину по сердцу.

Рудольф (безнадежно махнул рукой, отошел). Сдаюсь, сдаюсь…

Анни.За что? Я так уважала вас, так высоко ставила ваш гений. Поехала за вами, в эту ужасную страну. Ни одного культурного лица — одни слесаря. Целые дни — молчу, молчу… Вы ничего не отрицаете, не пытаетесь даже солгать. Боже, какой мрак!

Рудольф.Анни, бросим лгать. Вы меня никогда не любили.

Анни.Любовь… Я вас считала умнее. Все еще — про любовь. Вы — мещанин. Но я-то не желаю быть в дурацком положении. (Идет к двери спальни.)

Рудольф (хватает Анни за руку). Нет!

Анни (силясь освободиться). Руку… Больно…

Ольга (выходит из спальни). Все-таки мучить женщину стыдно, Зейдель.

Анни.Это она?..

Рудольф.Ох, чёрт!

Анни.Что она вам сказала?

Ольга.Вы хотели со мной говорить, — я пришла.

Анни.Из спальни?

Ольга.Ну да, из спальни. Откуда же, — не из печки вылезла?

Анни.Ах, вы — женщина, к тому же и с юмором! Поздравляю! Уж не знаю, в какой другой стране возможна такая откровенная грязь.

Ольга.По-бабьи начать разговаривать — ни вам, ни мне не стоит снижаться. Спросите просто, в лоб: что вас интересует? Мое отношение к Зейделю? Люблю я его? Живу с ним? Называйте все своими словами. Отвечу честно.

Анни (медленно поворачивается к Рудольфу). За такие минуты женщины мстят до смерти. (Идет к двери.) О, вы будете сожалеть! Вы будете сожалеть! (Уходит.)

Ольга.Стыдно и некрасиво! Да уж, Зейдель…

Рудольф (срываясь). Она забыла чайник. (Хватает чайник, убегает.)

Ольга (надевает пальто, трогает волосы). Гребеночка… (Оглядывается.)

Входит Лукин.

Лукин.Оля… А где наши?

Ольга.Только что передо мной ушли.

Лукин.Торопов из Москвы приехал. Сейчас будет здесь, у Блеха.

Ольга (радостно). Что ты, — вышло?

Лукин.Да, видел его мельком. (Идет к телефону.) Надо ребятам позвонить.

Ольга.Вот чёрт, гребеночка!.. (Идет в спальню.)

Лукин глядит ей вслед. На лице — изумление, страдание.

Ольга (из спальни). Торопов две недели просидел в Москве, значит — валюту достал. (Выходит.) А вид у него какой? Веселый? Чего же не звонишь?

Лукин (звонит). Кто это? Чего? (Кричит.) Передай — Михайлов, или еще кто — чтоб шли в общежитие к немцам. (Вешает трубку.) Да, значит, вот как… (Идет и осторожно затворяет дверь спальни.) Конечно, это твое личное дело. Ты и не отвечай. Я и не спрашиваю…

Ольга (смеется). Да уж спроси все-таки.

Лукин.Смеяться нечему, Оля. Знаю, это все — мура. Житейские мелочи. Я — не самец… Ну, бросила. Ну, разлюбила, что ли… В твою жизнь не вторгаюсь. Но почему? Вполне, Оля, вполне теоретически мучает вопрос — какие были основания? На мужчин не кидаешься — фантазия у тебя на это дело не заострена. Вполне был спокоен. Иду по Берлину, в окне — гребеночка. И так ласково о тебе вспомнил.

Ольга.Спасибо.

Лукин.Приезжаю, и ты — чужая… Это, в общем и целом, мелочи.

Ольга.Ну, не совсем.

Лукин.Глупо, конечно. Мешает. Сидит в голове заноза… Вчера на совещании в самую неподходящую минуту — так и кольнет. В Мацесту, что ли, поехать недели на три?

Ольга.Так вот, Ванечка, я давно решила — уйти от тебя, еще до твоего отъезда. Как-никак — я женщина, мы эти дела чувствуем по-иному. За тебя я — горло перегрызу, друг твой верный. Но не хочу физиологии. У нас с тобой это было между прочим. А между прочим — малопривлекательно.

Лукин.Не понимаю, не понимаю тебя…

Ольга.Помню, когда еще была в фабзавуче — дура, в веснушках. Ты меня и не замечал. Я в тебя влюбилась. Ночью полушубок на голову натяну и реву. Всю себя отдала тебе, Ванечка. И довольно. Решила с тобой порвать.

Лукин.В прежнее время такие в монашки шли.

Ольга.Мимо, Ванечка. А я и не зарекаюсь: свалит меня: страстью. Ну, что ж! Так то — страсть, праздник.

Лукин.Этой мысли ты не должна была высказывать. Все зачеркнула…

Входит Рудольфс чайником.

Рудольф (глядит на обоих). Я помешал?

Ольга.Приехал Торопов — знаете?

Рудольф (ставит чайник). Чайник полетел мне в голову. (Лукину.) Торопов сидит у Блеха.

Ольга.Достал деньги?

Рудольф.Меня интересует шишка на моей голове…