Хуан Аларкон - Сомнительная правда

Чем показала, что сейчас
Не от меня она таится.

Еще прошлась на ваш же счет:
«Вы, чуть об этом речь зайдет,
Готовы в Турции жениться».
Так от начала до конца.
Она для виду отрицала
Свое же имя, применяла
Фигуру третьего лица.
Чтоб излагать свои сужденья,
Сказав, что, очень может быть,
Лукрецию легко склонить
Вас осчастливить за мученья,
Но надо, чтобы вашей страсти
Она поверила вполне.

Скажи, Тристан, что делать мне,
Чтобы над ней добиться власти?

Жениться вы хотите?

Да.

Просите руку.

Вдруг отказ?

Сеньор, яснее, чем сейчас,
Вам не ответят никогда:
«Внушите ей побольше веры,
Чтоб я могла ее смягчить!»
Как чувство лучше изъяснить,
Не преступая должной меры?
Когда и письма принимают,
И речи из окна ведут,
Не ясно ли, что скрыто тут,
Какую нежность к вам питают?
Ее смущает лишь одно:
Боязнь того, что вы женаты.
Женитесь — и преграды сняты,
Препятствие устранено.
Раз ваше имя благородно,
Понятно, что, вступая в брак,
Вы несомненно холостяк.
А если ей иметь угодно
Свидетельства, — ведь до сих пор
Бывала всякий раз изнанка
У ваших слов, — то Саламанка
Ведь не в Японии, сеньор.

В Японии — для сердцем страстных,
Я ощущаю каждый час
Как сотни лет.

Мы здесь у нас
Найдем свидетелей прекрасных.

Найдем?

Об этом нет вопросов.

Пожалуй, да. Я посмотрю.

А одного я вам дарю.

Кто ж это?

Дон Хуан де Coca.

Кто? Дон Хуан де Coca?

Да.

Он знает.

Только он с тех пор,
Как с вами встретился, сеньор,
Исчез неведомо куда.
Хоть я всегда узнать хотел,
Что в той его записке было,
Которая вас так смутила,
Допытываться я не смел:
Вы отказали так сурово
И с перекошенным лицом.
Но раз уж речь идет о нем,
Мне про записку эту снова
Спросить хотелось бы у вас;
Ведь я же секретарь архива
Всех ваших чувств. Едва ль так живо
Она волнует вас сейчас.

Изволь, я рассказать готов,
С тобой я говорю свободно.
Ведь ты, я знаю превосходно,
Не из породы болтунов.
Так слушай: дон Хуан де Coca
Мне назначал в письме свиданье
По неотложнейшему делу
В семь вечера у стен Сан-Бласа.
То вызов был, и я молчал.
Ведь тот, кто вызов разглашает,
Ждет помощи или помехи,
А то и это — признак страха.
Прибыв к условленному месту,
Я там увидел дон Хуана
Со шпагой и ревнивым пылом,
Большим подспорьем в смертной схватке.
Он изложил свою обиду:
Я отвечал согласьем драться;
И, чтобы кончить это дело,
Мы обнажили наши шпаги.
Я тотчас выбрал расстоянье
И, с полной силой выпадая,
Чтоб отскочить вполоборота,
Удар свой в грудь ему направил.
Что в этот миг его спасло,
Была иконка с божьим агнцем.
В нее уткнулось острие,
И шпага пополам сломалась.
Он зашатался на ногах,
Но тотчас яростным ударом
Ответил мне на мой удар.
Однако шпагу дон Хуана
Мне удается отвести,
Подняв ее конец. Сейчас же
(Ведь стоя от меня так близко,
Он был в своих движеньях связан,
А я сражался только третью
Моей недолговечной шпаги)
Свою он выпростал скользком;
И так как мы почти касались
(Я сам искал борьбы грудь с грудью,
Владея лишь обломком стали),
То он хотел по голове
Резнуть меня косым ударом,
Но размахнуться было негде,
Он бил почти что рукоятью,
А я к тому же приглушил
Его удар моею шпагой.
Погибла Троя! [31] Погибла Троя! — Восклицание означает сожаление по поводу гибели чего-нибудь великого, блистательного. Н. Томашевский Я ему
Послал ответ такой ужасный,
Что, хоть клинок мой был калека,
Его он искалечил также;
На голове открылась рана
Длиной не меньше доброй пяди,
И наземь рухнул он без чувств
И, вероятно, без дыханья.
Я там его лежать оставил
И скрылся. Вот что было с нами,
Вот почему все эти дни
Ты не встречал его ни разу.

Мой бог, какой ужасный случай!
И что ж, он умер?

Это ясно.
Я видел, как его мозги
Кругом забрызгали поляну.

Несчастный дон Хуан!..

Позвольте,
Да это он идет?

Как странно!

Так, значит, и меня надули?
Секретаря раздумий тайных?

Ей-богу, я ему поверил,
А знаю ведь его повадку.
Да, но кого не проведет
Такой испытанный обманщик?

Его, должно быть, исцелили
Посредством заговора.

Разве,
Когда пробита голова,
Так быстро заживляют рану?

Я знаю заговор такой:
При мне однажды в Саламанке
Отсекли руку одному
И полплеча еще в придачу;
Он их приладил, пошептал,
И не прошло недели даже,
Как он опять был цел и здрав
По-прежнему.

Опять прорвало!

Я говорю не понаслышке,
Я сам свидетель.

Перестаньте!

Я в жизнь мою не отступлю
Ни на волос от голой правды.

Как о себе мы ложно судим!

Нельзя ли, чтобы вместо платы
Вы мне ваш заговор открыли?

Он из еврейских слов составлен,
И ты, не зная языка,
Его, как следует, не скажешь.

А вы-то знаете?

Еще бы!
Пожалуй, лучше, чем испанский.
Я знаю десять языков.

И всех, чтоб врать, тебе не хватит!

Сеньор, я вижу — ваше тело
Набито истинами. Жалко,
Что нет им выхода оттуда.