Анатолий Софронов - Все это было на войне

Мы в степи зеленой мчались
С шашкой острой на весу,
Вдоль и поперек рубали
Красноталую лозу.
На коне червонной масти
Над ковыльною травой
Пролетал — по рубке мастер —
Наш Андрейка Низовой.
Только мы не замечали,
Что он делает, каков…
На привет не отвечали —
Мало ль ездит казаков?
Но война пришла — и в строй
Стали мы и Низовой.

Помнишь, друг мой, как ходили
На разведку мы втроем,
Как с Андрейкой поделились
Мы впервые сухарем,
Как в болоте мы застряли,
Как бродили по лесам,
Как коней мы потеряли,
Как Андрейка нас спасал?!
Позабудешь ты едва ли,
Как в болоте он простыл,
Как его отогревали,
Он в бреду, в ознобе был,
Как укрыла в снежный вихрь
Бурка черная троих.

Вот и все… От злобной пули
Кончил свой Андрейка путь.
В бурку друга завернули,
Будто лег он отдохнуть.
Ничего не позабыли
В час, помеченный бедой,
Мы его похоронили
Под березой молодой.
Нашей кровью, нашей жизнью,
Честным словом молодым
Над могилой поклялись мы:
Сына мы усыновим.
Нашей дружбе — не конец,
Кто останется — отец.
Ты не спишь еще, товарищ?
Вспомнить друга довелось.
Видишь, зарево пожарищ
Над лесами поднялось?

Слышишь, кони перед боем
Рвутся с привязи опять?..
Хорошо нам, друг, с тобою
Под одною буркой спать.
Так поспи, мой друг, немного,
День суровый завтра ждет;
Рано утром на дорогу
Бросим коней мы в намет;
Помним клятву мы свою:
За троих рубать в бою.

Высокий берег глинист и обрывист…
Верба на нем да тополь молодой,
Пришельцу иноземному противясь,
Бросаются в пучину головой…

В десятый раз наведены понтоны —
Стальных канатов и креплений нить,
В десятый раз казачьи эскадроны
Готовы в контратаку выходить.

Они землисты, злобны, сухощавы,
От пороха бездымного черны…
У ног их тлеют, не сгорая, травы,
Торча в степи, как зубья бороны.

Встречает степь пришельцев молчаливо,
Верба немеет в горе и тоске.
Бегут фашисты берегом к обрыву,
Следы подковок бросив на песке.

И в тот же час покатою лощиной
Уже несутся с гиком казаки,
Тяжелой, сокрушительной лавиной
Сметая чужеземцев у реки.

И вот река клокочет бурой пеной,
В крови, в телах, вздымая грунт со дна,
И вся она, освободясь от плена,
Понтон срывает, в бешенстве грозна.

Вновь тишина у берега крутого,
Выходит месяц из реки багров.
Затоптаны следы чужих подковок
Подковами казачьих скакунов.

В отделение ефрейтора Дубка
Прибыл с пополненьем новичок…
И спросил ефрейтор новичка:
— Как твоя фамилия?
— Грачев.
— Ты вблизи фашиста не видал?
— Не видал.
— Ты в него с винтовки не стрелял?
— Не стрелял.
— Так, — сказал Дубок, — ложись и спи:
Слышишь, ветер воет во степи?..
Лег Грачев на землю и уснул,
Под себя шинельку подвернул.

Спал Грачев, дремал он или нет,
Только видит: вот уже рассвет,
По-над степью солнца ободок…
Ходит между вербами Дубок.
Говорит Грачеву: — Ну, вставай!.. Подъем.
Нынче в бой за хутор мы пойдем.
Ты свою винтовку осмотри,
Оружейным маслом ты ее протри.
…Час атаки скоро настает,
Отделенье в бой меж вербами идет.
Впереди за речкой — хуторок.
И к нему ведет товарищей Дубок.
Травы под ногами шелестят,
Пули по-змеиному свистят.
Вдруг ефрейтор видит: новичок,
Будто в лихорадке, занемог,
Кланяется пулям на ходу,
Будто жнет на поле лободу.
Свистнет пуля — голову нагнет
И другую пулю вслед за первой ждет.
И тогда бежит к нему Дубок.
— Эй, — кричит он, — не робей, дружок!
Ты к земле былинкою не гнись,
Ты свистящей пули не боись!
Просвистела — черт ее найдет,
Просвистела — значит, не убьет!
Убивает та, что не слыхать,
А ее чего же среди поля ждать?
Може, пролетела где она давно,
Ты ж ее не слышишь все равно.
Ну, давай! — махнул рукой Дубок.

Побежал за ним по травам новичок.
Мины засвистели, лег Дубок,
Рядом с ним за кочкой — новичок.
Встал Дубок — поднялся новичок…
— Бей фашиста, так его, браток!
…Вот и хаты, вот и хуторок.
Посмотрел Дубок: а где же новичок?
Видит: бьет фашиста на возах.
— Ну, давай!.. Давай!.. Входи, браток, в азарт!
Грозный штык, окованный приклад —
Сразу видно: русский бьет солдат!
…Вот и бой закончен в хуторке!
Что там потопили ворогов в реке!
Сколько раз считали — всех не перечтешь.
Те, кто под водою, черта их найдешь.

…Ворог пулей новичка ожег,
Перевязывал Грачева сам Дубок.
Перевязывая, он его спросил:
— Ты до фронта в обученье был?
— Был.
— Как вести себя в бою, ты изучил?
— Изучил.
— А чего же пулям ты поклоны бил?
— Как услышал пули, все забыл.
— А теперь?
— Теперь наоборот…
— Что другому скажешь, коли к нам придет?
— Я скажу:
Ты к земле былинкою не гнись,
Ты свистящей пули не боись!
Просвистела — черт ее найдет,
Просвистела — значит, не убьет!
Убивает та, что не слыхать,
А ее чего же среди поля ждать?
Може, пролетела где она давно,
Ты ж ее не слышишь все равно.
— Правильно, — сказал ему Дубок,—
Ты боец теперь, не новичок.

О ней ты бредил по ночам,
Страданий не тая;
Она — начало всех начал,
Земля, земля твоя.

Она была тебе дана
Навек, на тыщи лет;
Такая, как она, — одна,
Другой, похожей, — нет.

Когда ты вырос и в очах
Зажегся огонек —
В полдневный зной тебя встречал
Над Доном ковылек.

Он был таким же в страшный зной,
Когда в дыму, в огне
Он увидал нас за рекой,
На левой стороне…

Земля моя, земля твоя —
Равнины да яры,
Ты кровью, честью, клятвою
Нам стала с той поры.

И нет в душе тоски сильней
И горести сильней,
Когда ты думаешь о ней,
Истерзанной, твоей…

И вот опять ты на своем,
На правом берегу,
Стоишь, не тронутый огнем,
На розовом снегу.

Ты снег руками разгребешь,
Один из сыновей,
Губами верными прильнешь
К земле, к земле твоей.

Казачий берег, тихий Дон,
Родимые края,
Степной ковыль, сожженный дом.
Земля, земля твоя!

Из леса в поле бешеным карьером
Казачий полк летит на скакунах;
Еще клинки в крови не побагрели,
Но казаки стоят на стременах.
И топот плотный по полю несется,
Как с неба павший перекатный гром,
Из края в край над степью раздается:
«Э-гей! Гей-гей! Казаки за бугром!»

Мелькают в поле красные лампасы,
Шнурки от бурок вьются на груди,
И перерезанная с лету насыпь
Уже шуршит песками позади.
Горит, как дом, немецкий бронепоезд,
Касаясь неба дымным языком;
Гремит в степи, в высоких травах кроясь:
«Э-гей! Гей-гей! Казаки за бугром!»