Анатолий Софронов - Все это было на войне

Но как-то на рассвете, в тишине,
В короткой передышке после боя
Заговорили тихо мы о дне,
О том далеком, что всегда с собою

Носили в сердце, в мыслях до конца,
До самого последнего дыханья,
Что согревал надеждою бойца,
Что обрывал нежданные рыданья.

Каким он будет, этот светлый день,
И где в пути-дороге нас застанет?
И у каких сгоревших деревень
Он руки нам горячие протянет?

Мечтатели, мы думали о том,
Чего сердцами воинов желали.
В березняке, прохладном и густом,
Мы у ручья студеного лежали.

Один сказал:
— Все сбудется зимой.
Метельным днем, под пенье шалой вьюги
По снегу черному вернемся мы домой,
И встретят нас озябшие подруги.

Мы отогреем их своим теплом,
В углы поставим верное оружие
И будем слушать, слушать за столом,
Как бьется сердце, отходя от стужи.

Другой сказал:
— Он в золоте придет,
Богатый день, красивый, плодородный,
Вином бокалы звонкие нальет
На празднике великом, всенародном.

И нам за все — за кровь и за труды,
За ратный подвиг, совершенный нами,
К ногам положит спелые плоды
И наши каски обовьет цветами.

А самый робкий, самый молодой
Сказал, от дерзкой мысли загораясь:
— Тот день придет за талою водой,
Когда в лесах займется снова завязь.

Когда поля весеннею травой
Ковром широким сплошь зазеленеют,
Когда в лесах под чистой синевой
Березки молодью захмелеют…

Мы не забудем никогда тот час —
Он наши души глубоко затронул —
Когда пришел из штаба к нам приказ:
Занять в лесу сосновом оборону.

Путь на восток закончен был тогда —
Счастливей часа не было на свете!
Рубеж мы тот запомним на года,
На многие года — десятилетья.

Из отпуска вернулся мой земляк,
Как будто чем-то был в пути расстроен;
До этого в одной из контратак
Он у себя в полку прослыл героем.

Он ранен был, но полз вперед во мгле,
Меняя нервно диски в автомате,
Потом очнулся ночью на столе
Под полотняной крышей в медсанбате.

Он пролежал на койке сорок дней,
Все звал жену, искал горячим взором.
Поправившись, поехал в отпуск к ней,
В счастливый отпуск в наш далекий город.

Мы незнакомы были до войны,
А здесь сдружились земляки-солдаты,
По-разному в свой город влюблены,
В котором были счастливы когда-то.

Мы знали жен по карточкам, по снам,
Которыми делились мы по-братски.
Мы спали рядом, и в морозы нам
Теплее было в блиндаже солдатском,

Я ждал его из отпуска… Ведь он
Жену мою был навестить обязан;
Все рассказать и передать поклон,
Меня, вернувшись, одарить рассказом,

И вот приехал. Грустен, нелюдим,
Каким-то горем омрачен, расстроен.
Когда бойцы стояли перед ним,
Он сухо поздоровался со строем.

Потом сказал:
— Пойдем, мой друг, пойдем,
Пусть нас не видят в горести другие…
И вот землянка, наш солдатский дом,
Сырые стены, черные, глухие.

Мой друг с шинели молча пыль стряхнул,
Сел на скамью, как будто равнодушный,
Тяжелым взглядом на меня взглянул,
Сказал:
— Теперь, дружище, слушай.

Я, как дурак, везде таскал с собой
Любовь и верность — вот еще забота!
Я с именем ее стремился в бой,
Да слышала б когда моя пехота,

Как их суровый, строгий капитан
В бою кровавом, силы напрягая,
Под взрывами смертельными шептал:
«Ты слышишь ли меня, Галина, Галя?»

Не знала, где я, полгода… Вот срок!
Шесть месяцев… Беда! Скажи на милость!
Как говорят, я не успел подметки сбить сапог,
А у нее любовь уж износилась.

И я ушел. К ней возвращенья нет,
Захлопнул дверь, оставив на пороге
Свою любовь, к которой много лет,
Где б ни был я, тянулись все дороги…

…Он замолчал и продолжать не стал,
Взял папиросу и, вздохнув глубоко,
Сказал потом:
— Жену твою видал.
Все хорошо, полна и краснощека.

Тебя ж я об одном лишь попрошу,
Товарища ты, знаю, не обидишь:
Жене письмо я, может, напишу,
Ты передашь ей, если где увидишь…

Он через месяц был в бою убит,
Когда бежал в атаку по опушке.
Его похоронили у ракит
Над медленной украинской речушкой.

Он умирал в беспамятстве, в бреду,
Но губы воспаленные шептали:
«Галина, Галя, я тебя найду,
Ты слышишь ли меня, Галина, Галя?»

Я никогда так не желал письма,
Не ждал с таким горячим нетерпеньем.
К нам в лес пришла метельная зима,
Землянки нашей заметя ступени.

О, если б можно было только раз
Дать знать в мой город отголоском грома
Что именно не завтра, а сейчас
Письмо мне нужно получить из дома.

Знакомый почерк встретить на письме,
Обратный адрес, улицу, квартиру,
Две комнаты в вечерней полутьме,
В которых помещается полмира.

Когда в лесу в снега и в землю вмерз
И звезды в небе ветры погасили,
То кажется, что мир тайгой зарос
И все тебя покинули, забыли.

…Шипит кора сосны полусырой,
Труба печурки свист пурги доносит.
И вдруг в землянку позднею порой
В снегу, с мороза входит письмоносец.

Как в довоенном мире, достает
Открытки, письма он из сумки старой,
Как Дед Мороз на елке, подает
Он каждому желаемый подарок.

Еще не взяв, я вижу почерк твой
И, адресом обратным зачарован,
Конверт держу… Посланник голубой
Военною цензурой штемпелеван.

И сердце замирает. И висок
Холодный пот нежданно покрывает;
Я жадною рукой наискосок
Конверт нетерпеливо разрываю.

Да, да… Скучает… Милый… Дорогой…
Я снился ей, веселый, загорелый,
Над тихой украинской рекой,
В саду вишневом, от цветенья белом.

Целует, обнимает горячо
И подписи касается губами,
И это — все. А я хочу еще
Следить, следить за милыми словами.

Опять мне снился этой ночью сон,
Тебя я видел, но до крика тяжко:
Был берег моря, золотой песок,
На нем лежала почему-то фляжка.

Заржавленная фляжка без чехла —
Откуда здесь она взялась, пустая?
Тебя увидел. Ты навстречу шла,
Как будто бы мое письмо читая.

Я закричал: «Постой, не уходи!»
Но ты взглянула в сторону прибоя
Так изумленно, словно впереди
И не было меня перед тобою.

И ты пошла… И рядом вдруг с тобой
Встал человек, рукой за локоть тронул;
И вместе с ним ты каменной тропой
Взбираться стала по крутому склону.