Лариса Баграмова - Рифмы

Ведь на их чувствительные плечи
Взвалишь Ты громадный груз забот —
И никто не сможет быть беспечен,
Раз под гнётом совести живёт.

Не вини других — Ты Сам виновен,
Царствие Своё Ты Сам попрал,
Гибель заложив в его основе.
Страшный дух не это предлагал.

Есть три силы, три могучих силы —
Главный управленья инструмент,
Коим править можно до могилы:
Чудо, тайна и авторитет.

Ими победить умы возможно,
Успокоив совесть навсегда:
Ведь всё то, что верховенству можно,
Не дерзнут плебеи никогда.

Но Ты всё отверг и стал примером
Нового, особого пути:
Ты воззвал к тому, чтоб только с верой
За Тобой отважились идти.

Страшный дух когда Тебя поставил
На вершине храма и сказал:
— Падай! — Ты и довод не представил,
Почему Ты делать то не стал.

Ты явил Себя без доказательств,
Ты ничем Себя не утвердил,
Кроме слова. Против подстрекательств
Ты ничто в ответ не предъявил.

Дух сказал: — Яви Себя как Сына,
Упади — и ангелы Тебя,
Подхватив заботливо, с вершины
Понесут, лелея и любя.

Убедишься Сам, что Сын Ты Божий,
И доверье выкажешь Отцу,
И предъявишь людям, что Ты можешь. —
Но Тебе резоны не к лицу!

Ты имел реальную возможность
Чудо всем явить — но не явил.
Тот апломб — Твоя неосторожность:
Ты сомненье в людях зародил.

Да, Ты знал, что бросившись с вершины,
Ты искусишь Господа Собой
И утратишь веру — ведь причины
Нет к проверкам, если Ты — святой,

Если веришь честно. Но они-то!
Что Ты ждал от них? Они ж не Ты!
Всё в единый сплав у них отлито:
Вера, ересь, чудо и мечты.

Веры нет для них без доказательств,
Чудо Ты был должен предъявить
Как залог Твоих же обязательств
Перед ними всё осуществить,

С чем пришёл Ты. Не сильна природа
Человека, чтобы отвергать
В самый пик душевной непогоды
Чудо — и всё разумом решать.

О, Ты знал, что подвиг Твой представлен
Будет в миллионах разных книг,
До глубин времён он будет явлен —
Человек с ним мог бы стать велик,

И остался б с Богом, и без чуда
По пути вменённому пошёл…
Но, увы, обманывать не буду:
Этот путь для всякого тяжёл.

Ты не знал, что отвергая чудо,
Человек отвергнет и Творца:
Только чудо ищет он повсюду, —
К Богу не воротит и лица,

Если чудо следом не предстанет.
Знахарю, гадалке, колдуну
Он усердно поклоняться станет —
Было б чудо явлено ему.

Был бы он хоть сотни раз мятежник,
Еретик, отступник, атеист —
Раз увидел чудо — неизбежно
Заново свой пишет жизни лист.

Ведь Тебе кричали, умоляя,
Издеваясь и дразня Тебя:
— Так сойди с креста! Тогда узнаем,
Кто Ты — и уверуем, любя!

Но Ты не сошёл: Ты полумерой
Не стремился паству обольстить,
Жаждал Ты любви и чистой веры,
Отказавшись их поработить…

Не хотел невольничьих восторгов,
Не желал смиренности рабов
И отрёкся от любого торга…
Но вот стоят ли они даров?

Слишком высоко о них судил Ты!
Слишком превознёс их до Себя!
Главное для них — чтоб были сыты.
Оглянись, упрёков не тая,

Посмотри: пятнадцать эр минуло —
Что из возглашённого Тобой
Было ими сделано? Смахнуло
Все Твои воззванья, как рукой.

Человек слабее, чем Ты думал,
Он не создан быть великим, нет.
Хилым и безвольным он задуман,
И не в силах пред Тобой ответ

Он держать за жалкие деянья.
Он не может сделать то, что Ты
Повелел — и даже покаянье
Для него лишь символ чистоты.

Если б Ты ценил его не сильно,
Если бы поменьше уважал,
Если б меньше требовал — обильный
Ты б пожал с той нивы урожай…

Ведь такое к людям отношенье
Было б ближе к истинной любви.
Сострадал бы им — и восхищенье
Родилось бы в рабской их крови…

Человек бунтарь, но он ребёнок,
Бунт его младенческий, он слаб.
Горд он тем, что вырос из пелёнок,
Только зрелость — не его масштаб.

Он бунтует против власти подло,
Прочь гоня приветивших его, —
Но придёт конец его восторгам,
И спасать его же самого

Нам придётся от его свободы.
Слабосильный, ноющий бунтарь,
Со своей не справившись природой,
Он придёт — и снова, как и встарь,

Обливаясь глупыми слезами,
Будет признаваться в том, что зря,
Зря затеял бунт — и что пред нами
Виноват, в раскаянье скорбя.

И что Сам Создатель посмеяться,
Видимо, над ним решил в тот раз,
Если надоумил возмущаться
И свободы требовать на час.

Это будет страшным богохульством
И умножит скорбь его стократ;
Сам себя признает он безумцем
И сочтёт, что сам же виноват.

Беспокойство, суета, несчастье —
Вот удел людей, за коих Ты
Претерпел смертельные напасти,
До Своей вздымая высоты.

Вспомни хоть слова пророка ныне:
По сто двадцать сотен из колен
Заново восстанут, — а другие?
Что другим Ты уготовил — плен?

Те десятки тысяч — это боги!
Они стойко вынесли Твой крест,
Не свернув с указанной дороги,
Не прельстившись ни на что окрест,

И десятки лет в пустыне жаркой,
Голыми, голодными, смогли
Пережить, не зарясь на подарки
Злачные египетской земли.

Это дети гордые свободы
И великой жертвы ради всех…
Но с всего огромного народа —
Это капля в море. Где ж успех?

Чем другие, в сути, виноваты,
Что слабы и жалки? Что душой
Не вместили новые догматы
И не оправдали жребий Твой?

Неужели, правда, приходил Ты
Только к самым избранным из всех?
В этом тайна, смыслы чьи сокрыты…
Но раз так, то вправе без помех

Людям тоже тайну предъявить мы
И учить, что сила не в любви,
Не в свободе и не в тех открытьях,
Что они сердцами обрели,

Но лишь в тайне. Только в смутной тайне,
За которой следовать должны
Все — в повиновении бескрайнем,
Без сомнений, споров и вины.

Так мы и решили. Догмы эти
Мы на трёх поставили китах:
Тайне, чуде и авторитете…
И сердца их потеряли страх!

Люди снова сбились, словно в стадо,
И возликовали, что опять
Нет у них обузы — и не надо
Твой вопрос о царствии решать.

Страшный дар, принесший столько боли,
Сняли мы с их душ — скажи же нам,
Правы ли мы, спасши их от горя,
Попустив их мелочным грехам?