Лариса Баграмова - Рифмы

Все говорят: нет правды под луной,
Но правды нет и выше. Это знаю
Я лучше гаммы, звуком налитой:
С рождения я музыке внимаю.

Когда, ребёнком будучи, орган
В старинной церкви слушал я часами,
Я зачарован был им так, что дан
Был мне восторг, наполненный слезами…

Отверг я развлечений пустоту.
Всё, кроме муз, мне чуждо и постыло.
Упрямо, непреклонно я иду
Лишь к музыке, — отдав одной ей силы,

Отрекшись от иного. Первый шаг
Был тяжек, тошен, полон долгой муки.
Его я вынес, — волю сжав в кулак,
Воздвиг я из искусства храм науки.

Я ремеслу алтарь создал трудом
И сделался ремесленник: перстам я
Придал сухую беглость в деле том,
А уху — мастерство ловить звучанья.

Так, звуки умертвив своей игрой,
Музыку я разъял, как труп недвижный,
И алгеброй поверив муз покой,
Гармонии назначил принцип книжный.

Тогда, уже исполненный наук,
Дерзнул предаться творчества соблазну
И стал творить — и мановеньем рук
В тиши и тайне звук рождался властный.

О славе не решаясь и мечтать,
Нередко позабыв про сон и пищу,
И днём, и ночью я писал опять,
Слезами вдохновения очищен.

И жёг потом всё в пламени свечи,
И холодно смотрел на дым и пепел,
И звуки, мне пришедшие в ночи,
Пылая, исчезали на рассвете.

Что говорить? Когда всесильный Глюк
Явился и открыл нам тайны мира,
Не бросил ли плоды своих я мук,
Всё, что я знал, и всё, что пела лира,

Что так любил, чему так верил я?
И вслед за ним пойдя, как за кумиром,
Безропотно, надежды не тая
Услышать так мелодии эфира, —

Но в заблужденье, ложною тропой
Не послан ли был в сторону иную?
И всё ж в трудах, потугой волевой
Добиться славы я сумел не всуе.

В искусстве безграничном, наконец,
Я почестей достиг; сердца людские
Мне улыбнулись, лавровый венец
Украсил лоб мой, стены, мастерские…

Нашлось созвучье в их умах значкам,
Что клал я на бумагу. Я был счастлив.
Я наслаждался мирно и без драм
Своим трудом, успехом; был участлив

К делам и достижениям друзей,
Товарищей моих в твореньях рая.
Нет! Зависти не знал я. Из вестей
Мой разум не смущала никакая:

Ни та, что смог Пиччини парижан
Пленить своей игрой, ни слава Глюка,
Ни дивной «Ифигении» капкан
Божественного, сладостного звука.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Завистлив? И в ничтожестве бездельном
Змеёй, в пыли растоптанной, влачил
Свой век — бесплодно, жалко и бесцельно?

Никто! Но ныне сам скажу, скорбя:
Завистник я! Завидую глубоко,
Песок и пыль в бессилии гребя,
Мучительно, беспомощно, жестоко.

О небо! То неправедный обман,
Когда священный дар — бессмертный гений —
Не как награда за усердье дан!
Не плод любви, терпенья и молений! —

Но озаряет голову глупца,
Бездельника, повесы и безумца!
О, Моцарт!

Милой шутке от слепца,
Что я принёс, ты сможешь улыбнуться.

Ты здесь? Давно ль?

Сейчас. Я шёл сюда:
Хотелось показать тебе вещицу.
Но пред трактиром скрипку (вот так да!)
Услышал — и пришлось остановиться.

Сальери, друг мой! Ничего смешней
Ты отроду не слышал. У трактира
Слепой играл так чудно для людей!
И я привёл к тебе того сатира.

Войди, скрипач!

Сыграй искусно нам
Из Моцарта чего-нибудь!

Смеёшься?

Так отчего же, друг мой, ты и сам
Веселью от него не предаёшься?

Мне не смешно, когда дрянной маляр
Уродует Мадонну Рафаэля!
Мне не смешно, когда пустой фигляр
Пародией бесчестит Алигьери!

Пошёл, старик!

Постой же: на, возьми.
Пей за моё здоровье.

Ты, Сальери,
Не в духе нынче. Так что извини:
Прийти в другое время я намерен.

Что ты принёс?

Безделицу, пустяк.
Меня всю ночь бессонница томила,
И мысли две-три досадили так,
Что я решил их набросать, как были.

Хотелось бы теперь услышать мне,
Что думаешь об этом, но ты занят,
Тебе не до меня.

Тебе, тебе,
Моё вниманье целиком предстанет!

Я слушаю.

Представь себе… кого?
Ну, хоть меня — немного помоложе;
Влюблённого — не слишком; одного
Или с красоткой, с другом — это гоже —

Да хоть с тобой. Я весел… Боже, вдруг —
Виденье гробовое, мрак, ненастье…
Ну, слушай же скорее.

О, мой друг!
Ты с этим шёл ко мне — и вот, несчастье,

Остановиться у трактира мог —
И слушать праздно скрипача слепого!
На что ты тратишь отведённый срок?
Ты недостоин сам себя такого!

Что ж, хорошо?

Какая глубина!
Какая смелость и какая сила!
Ты, Моцарт, бог, тебе судьбой дана
Власть над людьми всецело, до могилы.

Ба! право? может быть… Но божество
Моё проголодалось.

Сходим вместе
В трактир Златого льва.

Что ж, отчего
Не пообедать в этом дивном месте?

Я рад, но дай схожу домой сказать
Жене, чтоб не ждала меня к обеду.

Иди, я жду. Не в силах отрицать
Я то, что долг мне мой уже поведан.

Нет! Не могу противиться тому,
Что избран! Избран в том, чтобы навеки
Унять его — иначе ни ему,
И ни другим не жить. О, человеки!

Мы все жрецы, служители у муз,
Не я один с моей глухою славой.
Что пользы в том, что Моцарт жив? Сей груз
На наши судьбы возложён неправо.

Что пользы, если новой высоты
Достигнет он в стремленье неуместном?
Подымет он искусство? Нет, мечты:
Оно падёт опять, как он исчезнет.

Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нём? Беспечным херувимом
Для песен райских был он порождён,
Чтоб их неся в крылах непогрешимых