Бертольд Брехт - Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Одно прошу: не избегай меня.
Твое рукопожатье — мне отрада.
Ты стал глухим? Тебя мне слышать надо.
Ты стал немым? Твой дух — моя броня.

Ты стал слепым? К себе в поводыри
Прими меня, твоим я буду взглядом.
Позволь, как прежде, быть с тобою рядом,
Как прежде, мне доверье подари.

Не говори: «Я ранен, я калека!»
Поддержки не чурайся, как чумы.
Неверье недостойно человека.

Тот несвободен, кто другому нужен.
Я без тебя во мраке безоружен.
Но я не только я. Я — это мы.

Все наши встречи — дружбе не порука,
Хотя с тобою были мы близки.
Когда в объятьях грели мы друг друга,
Мы друг от друга были далеки.

И встреться мы сегодня на базаре —
Могли б сцепиться из-за связки лука:
Хотя в объятьях грели мы друг друга,
Все наши встречи — дружбе не порука.

В ленивом и обрюзглом этом теле
Гнездится разум, словно злой недуг.
Тут блеск мечей, и шлемов, и кольчуг,
А он тоскует о разумном деле.

Пока над ним не загремит труба
И Фортинбрас под грохот барабанов
Не поведет на бой своих болванов,
Чтоб Данию покрыли их гроба.

Вот наконец объят негодованьем
Так долго колебавшийся толстяк.
Пора покончить с жалким колебаньем!

О, если бы, избавясь от химер,
Он водрузил над Данией свой стяг,
Явил бы всем он царственный пример.

Читаю: пламя — благо для того,
Кто смог набросить на него узду,
А без узды оно страшней всего.
Не знаю, что поэт имел в виду.

В чем суть столь необузданной стихии
И столь полезной — если автор прав?
Как прекратить ее дела лихие,
Смирить ее неблагонравный нрав?

О пламя, пламя, о природы дочь!
В фригийской шапке шествуя мятежно,
По улицам она уходит в ночь.

Прошли повиновенья времена!
С прислугой обращались слишком нежно? —
Так вот чем отплатила вам она!

В такие дни нам с вами процветать бы!
Дамон у Диониса был в долгу.
Тиран сказал: «Я потерпеть могу».
И смертника он отпустил на свадьбу.

Заложник ждет. Должник, стрелой лети!
Ты, даже зная, что тому, кто ловок,
Проститься может множество уловок,
Вернешься, чтоб заложника спасти.

Святым тогда считался договор,
Тогда еще блюли поруку верно.
И пусть должник летит во весь опор,
Жать на него не следует чрезмерно.

Нам Шиллером урок достойный дан:
Тиран-то был добряк, а не тиран!

О бранденбургский парк былых времен!
О духовидцев тщетные мечтанья!
И воин на коленях — эталон
Отваги и законопослушанья!

Лавровый посох очень больно бьет,
Ты победил наперекор приказу.
Безумца оставляет Ника сразу,
Ослушника ведут на эшафот.

Очищен, просветлен, обезоружен
Опальный воин — и крупней жемчужин
Холодный пот под лаврами венка.
Он пал с врагами Бранденбурга рядом,
Мерцают пред его померкшим взглядом
Обломки благородного клинка.

Мы теперь беженцы
В Финляндии.
Моя маленькая дочь
Вечерами сидит дома и ругается,
Что никто из детей с ней не играет. Она немка,
Разбойничье отродье.

Когда я повышаю голос в споре,
Меня призывают к порядку. Здесь не любят,
Когда повышает голос
Разбойничье отродье.

Когда я напоминаю своей маленькой дочке,
Что немцы народ разбойников,
Мы оба радуемся, что их не любят,
И оба хохочем.

Мне противно смотреть,
Как выбрасывают хлеб,
Потому что я родом из крестьян.
Можно понять,
Как я ненавижу войну!

Наша финская приятельница
Рассказала нам за бутылкой вина,
Как война опустошила ее вишневый сад.
Оттуда, она сказала, вино, которое мы пьем.
Мы опорожнили наши стаканы
В память о расстрелянном вишневом саде
И в честь разума.

Это год, о котором будут говорить.
Это год, о котором будут молчать.

Старики видят смерть юнцов.
Глупцы видят смерть мудрецов.

Земля уже не родит, а жрет.
Небо источает не дождь, а железо.

Скамейка, зеркало в надтреснутом овале
И штифтик грима: с ролью на коленях
Она садилась здесь; и невод — опускали
Его в оркестр во время представленья.

А вот глядите — из времен гоненья
Доска для теста, стоптанный башмак
И медный таз — черничное варенье
Варила детям в нем; продавленный дуршлаг.

Все на виду, чем в радости и в горе,
Своем и вашем, правила она.
О драгоценная без гордости во взоре!
Актриса, беженка, служанка и жена.

Чтобы выжить, необходимо счастье.
Без счастья
Не спастись никому от холода,
Голода, от людей.

Счастье — помощь.

Я был очень счастлив. Лишь потому
Я все еще жив.
Но, глядя в будущее, с ужасом сознаю,
Сколько еще мне понадобится счастья.

Счастье — помощь.

Силён — кто счастлив.
Крепкий борец и умный учитель
Тот, кто счастлив.

Счастье — помощь.

Вы, артисты, устраивающие свои театры
В больших домах, под искусственными светочами,
Перед молчащей толпой, — ищите время от времени
Тот театр, который разыгрывается на улице.
Повседневный, тысячеликий и ничем не прославленный,
Но зато столь жизненный, земной театр, корни которого
Уходят в совместную жизнь людей,
В жизнь улицы.
Здесь ваша соседка изображает домохозяина, ярко показывает она,
Имитируя поток его красноречия,
Как он пытается замять разговор
Об испорченном водопроводе. В скверах
Молодые люди имитируют хихикающих девушек,
Как те по вечерам отстраняются, защищаются и при этом
Ловко показывают грудь. А тот вот пьяный
Показывает проповедующего священника, отсылающего неимущих
На щедрые эдемские луга. Как полезен
Такой театр, как он серьезен и весел
И какого достоинства исполнен! Он не похож на попугая или обезьяну:
Те подражают лишь из стремления к подражанию, равнодушные
К тому, чему они подражают, лишь затем, чтобы показать,
Что они прекрасно умеют подражать, но
Безо всякой цели. И вы,
Великие художники, умелые подражатели, вы не должны
Уподобляться им! Не удаляйтесь,
Хотя бы ваше искусство непрерывно совершенствовалось, слишком далеко
От того повседневного театра,
Который разыгрывается на улице.
Взгляните на этого человека на перекрестке! Он демонстрирует, как
Произошел несчастный случай. Он как раз
Передает водителя на суд толпы. Как тот
Сидел за рулем, а вот теперь
Изображает он пострадавшего, по-видимому,
Пожилого человека. О них обоих
Он рассказывает лишь такие подробности,
Которые помогают нам понять, как произошло несчастье, и, однако,
Этого довольно, чтобы они предстали перед вами. Обоих
Он показывает вовсе не так, чтобы создалось впечатление: они-де
Не могли избежать несчастья. Несчастный случай
Становится таким понятным и все же непостижимым, так как оба
Могли ведь передвигаться и совершенно иначе, дабы несчастья
Не произошло. Тут нет места суеверию:
Очевидец не подчиняет смертных
Власти созвездий, под которыми они рождены,
А только власти их ошибок.