Ханс Бёрли - Из современной норвежской поэзии

Ключ - на месте.

Дохлые мухи меж рамами.

Холодная гуща в кофейнике.

Черствая корка в столе.

Лебеда заглянула в окно.

Здесь я живу уже целую вечность.

Годы ветра и звезд

проплывали в моем окне.

Здесь деревья и птицы давно обжились -

только я не умею привыкнуть.

Чтобы стрела долетела до цели,

целься как надо: хороший стрелок

соразмерит и ветер, и дальность.

Целюсь в тебя - и беру много выше!

Ты рядом со мной,

бок о бок

ты скачешь,

и солнце в гриве,

искры из-под копыт,

и цокот

в темном ущелье.

Ты рядом со мной,

бок о бок,

и в дождь,

и в ветер,

а мгла все гуще,

и круче тропа,

все круче,

все вниз

и вниз, и на дно,

а дальше - не знаю. Осенняя тьма.

Указ по планете:

«Все алмазы Земли

должно зарегистрировать

и использовать в стеклорезах...»

Он таится за поворотом

и является на рассвете,

огненный рог

полыхает у него во лбу,

он надвигается тяжко и властно

и ровняет асфальт, по которому ты идешь.

Все идут по асфальту: дорога -

это конвейер от родильного дома

до крематория.

(ВАЦЛАВ НИЖИНСКИЙ )

Бог предстал в обличий танцора.

Вытанцовывал жизнь и смерть, мир и любовь.

Великий ваятель сказал:

тебя запечатлеть невозможно

ни в камне, ни на бумаге -

ты совершенен.

Спроси у ветра,

шумящего вблизи, -

он в даль умчится

и принесет оттуда

совет, быть может, добрый.

Перевод Ю.Вронского

Горы больше не манят меня.

Я прожил жизнь среди ледников.

Теперь я люблю бродить по лесам, слушать

осенний ветер, останавливаться у озер,

следовать за течением реки. Даже осенью

здесь полно ягод.

А гора что, гору быстро не одолеешь.

Вершины всегда стоят, где стояли.

Я выхожу, несколько бессонных звезд

висит над горами. Светится наст

среди сосновых стволов в весеннем сиянье.

Я выбрасываю золу, и угли шипят в сугробе.

Серый ветер уносит вместе с золой вольные думы.

Новая желтая скатерть.

И чистый белый лист!

Сюда должны явиться слова -

здесь такая красивая скатерть

и такая белая бумага!

На фьорде лежит лед,

прилетели птицы и сели на него.

Две лодки во фьорде рядом друг с другом.

В обеих рыбаки, закинуты удочки.

Тот же фьорд, та же прекрасная погода для обоих.

Когда один вытаскивал рыбу,

другой только удивлялся, почему

она попалась не на его крючок?

Лишь об этом они думали в такой прекрасный день.

Я легко иду по камням

навстречу влажному ветру и пою.

Горе - источник силы,

на солнце ледники плачут,

почему мне легче идти против ветра,

чем по ветру?

Тебе по душе

беседовать с ветром,

водить с ним

компанию.

Или дерево - это уют,

надежность

и мудрость.

Но знаться

со мной?

Неплохо, что ты

привычна

к притворству.

Старые грузовые весы -

вот что главное

в моем доме

(не считая меня, конечно),

потому и место их

посреди помещения,

они определяют

точный вес и говорят,

чего стоит груз.

Поднимая мешок или ящик,

я и так знаю,

сколько он весит,

но все же кладу его на весы,

чтобы и они сказали свое.

Мы совершаем сделку,

я гляжу на гирю

и чаще всего соглашаюсь -

они колеблются, я киваю,

и мы решаем:

все верно - что нам

какие-то граммы.

Весы проржавели, а у меня

болит спина от прострела,

слава богу, хоть гири

легче того, что я взвешиваю.

Временами я замечаю:

люди сомневаются,

правильно ли я взвесил.

Чудные люди!

Если они продают,

это весит много,

если посылают,

это весит мало.

Как-то зашел писатель,

его тоже поразили весы,

и ему пришло в голову

узнать, сколько он весит.

«Это не аптекарские весы», - сказал я

и вспомнил весы, которые

видел у ювелира,

он взвешивал золотую пыль,

орудуя пинцетом.

Я вообще часто думал о том,

сколько должен весить писатель:

правда и кривда,

месть и возмездие,

жизнь и судьба.

Кто распоряжается

теми гирями,

теми весами?

Год за годом ты сидел, согнувшись над книгами,

накопил больше знаний,

чем нужно на дюжину жизней.

Но в решающий момент понадобится

совсем немного, и это немногое

сердце знало всегда.

В Египте у бога мудрости

была птичья голова.

Медную стрелку

я могу

передвигать,

как хочу,

а хочу я,

чтобы она

стояла на «ясно».

Над черной стрелкой

я не властен,

она беспощадно

подчинена

космическим силам.

Мне не хочется

передвигать

медную

вслед за черной.

Я предпочитаю

оставлять ее

на «ясно»

в надежде,

что черной

придется

к ней вернуться.

Смеешь ли ты

открыть глаза

и оглядеться вокруг?

Да, ты здесь, здесь,

в этом мире,

тебе это не снится -

он таков, каким

ты его видишь, все

так и есть.

Так?

Да, именно так,

не иначе.

Долго ли ты спал?

Ракеты взлетают

рылами вверх

и садятся на Луне или на Марсе.

Пришло время,

пришло время

посеять свой яд среди звезд.

Кто-то в поезде указывает на башню в горах:

мы пересекаем Полярный круг!

Сперва не заметно никакой разницы,

местность все та же,

но мы знаем, что впереди.

Я бы не придал значения столь незначительному событию,

если бы сам не пересек семидесятый рубеж.

Голубые колокола твоей жизни

звонили и звонили

и в ветер и в дождь.

И служили, бывало,

для набатного звона,

раскачивались языки

на башне, что постоянно

двигалась впереди тебя.

Тише и тише звон с башен,

которые все движутся

и движутся.

Только одна неподвижна,

та, на которой

висит похоронный колокол.

Дождь не виноват,

что я стою

под этим старым дубом

у дороги. Здесь

так спокойно под надежной кроной,

мы старые друзья,

и нам хорошо

стоять вот так вдвоем,

и молчать, и слушать,

как льет дождь,

вглядываться в серый день,