Яна Солякова - Дырявое ведро

Ах! — всю себя — в бег!

Взмах — вся душа — влёт!

Белый горит снег,

Мчит не лыжня — лёд!

Воздух схватить ртом:

Мало его — пусть!

Я надышусь потом:

На финише надышусь.

В гору — бегом — ну!..

Воли и сил всплеск.

И — вниз полёт, в глубину:

В овражек лыжня, в лес.

Выдох и вдох… Свет —

Полосками поперёк…

Разглядывать — времени нет:

Вперёд по полоскам! Вперёд!

И — в гору — опять тягун…

Пружиною сжат бег…

И кажется — не смогу…

Бегу уже целый век.

Распластываюсь, лечу,

Вытягиваюсь и рвусь.

Быстрее! Ещё чуть-чуть!

С пространством за время борюсь…

И вязну в секундах уже

На длительном вираже.

За финишной лентой снег

Не кружится, не летит.

За финишной лентой снег

Спит.

И я валяюсь на нём,

Ещё задыхаясь огнём.

Подержи меня, Зима, на руках.

Дай мне, милая, ещё отдохнуть.

Покачай меня в своих облаках…

Ну а дальше — как-нибудь, как-нибудь…

Зазвенят, засуетятся ручьи,

Заторопится, запрыгает Мир…

Не спеши, Зима, постой, помолчи,

Подыши на окна тёплых квартир.

Дай и мне, Зима, с тобой помолчать.

Поле белое укрой пустотой.

Пусть захочется картину начать…

Не спеши… Ещё немного… Постой…

Я укутаюсь в твою тишину.

Невесомо опускается снег…

Буду думать ни о чём, отдохну,

Буду снежность наблюдать из-под век.

Подержи меня, Зима, на руках.

Дай мне, милая, ещё отдохнуть.

Покачай меня в своих облаках…

Ну а дальше — как-нибудь, как-нибудь…

Силуэты птиц летящих снег запорошили.

По всему большому снегу, по большому лесу…

Стаи птиц в одной серёжке у берёзы жили,

Полетели, закружились легкою завесой.

Снег лежит, как будто небо — без конца и края.

И летят по небу птицы — семена берёзы.

Лёгкий ветер, как снежинки, их несёт, играя.

Улетает птичья стая в самые морозы.

Жизнь кружится семенами белою зимою

Над огромными снегами пополам с метелью.

На ветвях лежат сугробы с брёвна толщиною,

До весны ещё морозов долгие недели…

Семена Зима сажает… Кто бы мог подумать!

Да ещё играет с ними — будто это птицы…

Но снежинки тайну прячут ласково, без шума,

Всё летят, летят, мешая, на мои ресницы.

Словно яблок румяных большущий мешок

Весь просыпался в снег под рябинами —

Снегири, снегири! Вон — ещё и ещё!

Грозди ягод сверкают рубинами.

Алый свет, белый снег, ослепительный день!

Снегири на рябинах качаются.

И сиреневый след, и скользящая тень

С облаками и с небом встречаются.

Тихий-тихий, смеющийся, радостный писк

Как малиновый звон над сугробами.

Словно праздник с небес опускается вниз,

Разбегается лёгкими тропами.

А всего-то и чуда — сияет снегирь!

От чего же так весело дышится?

Снег по вкусу, наверное, точно зефир…

И вокруг — смех неслышимый слышится.

Берёзы — в пуховиках и сосны — в пуховиках.

Весь город — в пуховиках, в сугробах и в облаках.

В снегу утопает закат, и даже ночами — светло.

Сугробы на кронах лежат, укрыло стволы, замело.

Вдоль улицы — Эверест! Под снегом, на дне, сирень.

А лес, он почти исчез, и белый искрится день.

Собака в снегу плывёт, ныряет в пушистый ров.

А снег всё метёт и метёт, всё стелет покров на покров.

Такое богатство кругом! Хоть норы, как в детстве, рой!

Светло, хорошо и легко, и даже счастливо порой.

Печали погребены под белыми днями лежат…

Светло. И до самой весны снежинки кружат и кружат…

Замерли ели огромные, чёрные и безмолвные.

Тянется ввысь, до облака, лес тишиной органною.

Кружат, почти невесомые, льдинки… Спиралями, волнами

Тонут, летят, планируют лучики филигранные.

Они до снежинок не выросли — тонкие и прозрачные…

Ели огромные замерли, ели огромные слушают —

Как пролетает меж лапами мелочь, пылинка невзрачная.

Смотрят деревья на каждую из них, как на самую лучшую.

И, маленькие, доверчиво садятся на лапы широкие,

На чёрные крылья еловые застывшие и летящие…

Как будто бы птицы сильные несут их своими дорогами,

Заоблачными дорогами над пропастями парящими.

Прячется в горле пламенем тишина.

Кажется, я без памяти влюблена.

Так в заповедном озере лепестком

Месяц плывёт невидимый никому…

И за границей воздуха, высоко

Я задыхаюсь от нежности и тону.

Невыносимо ласковые слова

Даже в душе не скажутся — тишина…

Буду я, как черёмуха, колдовать —

Просто сиять, беззвучная, как она.

Горечь моя щемящая, мой родник!

Пью из твоих ладоней я тишину.

Ты до души, до боли ко мне приник…

Я задыхаюсь от нежности и тону…

Тишина не умолкает… Вдалеке собака лает,

Громыхает рядом трактор, и гудит весенний ветер…

И поют шальные птицы, тишину не нарушая…

Тишину не нарушая, одуванчик ярко светит.

И взахлёб сияют листья, и поют огнём зелёным!

Словно солнечные трели расцвели на тонких ветках,

То ли — песни, то ли — листья у танцующего клёна,

А наивные деревья ловят ветер частой сеткой…

Всё качается, смеётся… Сумасшествие черёмух

Пыльно-горьким ароматом — вдоль дороги, вдоль дороги…

Я среди цветов беспечных снова нахожу знакомых,

С кем рассталась в прошлом мае у июня на пороге.

Тишину в себя вдыхаю… Тишина, она такая —

В ней черёмуховый ветер, оглушительные песни…

В ней зелёные берёзы ослепительно сверкают —

Гармоничные аккорды сумасшедшего оркестра…

Я могу поделиться своей ленью,

Стремленьем к ничегонеделанью и нехотенью…

Уменьем лежать на тёплой крыше сарая,

Когда земля от снега ещё сырая,

Способностью не суетиться и не волноваться,

Заранее голода, смерти, (чего там ещё?) не пугаться,

Смотреть, как в пыли мать-и-мачеха расцветает,

Как первая бабочка пьяным зигзагом летает,

Зевать, даже лапою пасть не прикрывая,

На солнце жмуриться, в золоте засыпая…

И если завтра или вчера ты мчишься по лужам талым,

Или идёшь, к примеру, до горизонта по шпалам,

То чем, скажи на милость, это тебе мешает?

Как это вдруг на крыше покоя тебя лишает?

Наверно, вы думаете, что я — это просто кошка…

Наверно, вы правы… Но не совсем, а немножко.

Он груб и несдержан, хотя благороден,

И род его древний со славой повенчан,

Не молод уже и слегка сумасброден,

И ставит охоту превыше, чем женщин.

Известны его скаковые конюшни

Не только ближайшим соседям в округе…