Фернандо Пессоа - Тень над рекою. Антология экзистенциальной лирики

в памяти тайная хрустнет травинка,

домом запахнет в руке половинка

яблока «белый налив»

или компотом детсадовским лето ―

время становится сердцем и светом,

ход свой сквозной прекратив.

Ну вот ― ты чистым стал листом

и истолчённою водою.

И мир, как тёмный добрый сом,

плывёт к тебе и над тобою.

Ни сна, ни памяти, ни дна,

лишь тихий снег, сухой шиповник,

растущий в заводи окна,

натёрший ветвь о подоконник.

И чтоб родиться, нужен звук ―

скрип двери,

вздох печной соломы

и неба медленного стук

о крышу сумрачного дома.

Сны и память входят в осенний быт,

где дым, фасоль, виноград…

И тот, кто напрочь тобой забыт,

идёт вдоль кривых оград,

тебе улыбаясь издалека

и тая среди теней.

И ты замечаешь, что облака

всё тоньше и всё светлей.

И жизнь истончается, словно ткань

висящих в свету рубах.

И если ты встанешь в слепую рань,

невнятный почуешь страх,

шагнёшь с порога ― и пустота…

И лишь стародавний снег

перстом тебе охладит уста,

коснётся горячих век.

Не просыпайся.

Завтра просто нет.

Таблеточная логика утешит

искателей беспочвенных примет

божественного промысла для пешек,

где забытьё ― обычная цена

для каждого скребущего в скрижалях

нечтимые азы и имена

двоичным кодом «было и казалось».

Не просыпайся.

Лгут цветные сны,

рассыпавшие тернии и звёзды

осколками по ободу луны,

церковно-цирковой и хеппибёздной,

катящейся по циркульным кругам,

наматывая зонги и сонеты,

к обетованным землям, берегам

сокрытых шамбал, стаявших тибетов.

Не просыпайся.

Речь теряет смысл

средь невербальных белок, стрелок.

Кома

вплывает в ленорманов эпикриз…

Не просыпайся…

Не про…

Ecce homo.

В твоих багдадах тихо. Вой не вой

в час волка на оскольчатые звёзды,

полночно забывая, что живой

молитвами чужими. Только поздно

жить-поживать, коль горе от ума

и ум от горя выгорел. Горелки

с костлявой дамой нынче задарма ―

национальный спорт. И пляшут белки

delirium ― чарлидерши. Туман ―

ежиный тракт для поиска ответов.

Не зарекался? Вот тебе ― сума

и далее… по тексту трафаретов.

Ю андестенд ― порвалась связь времён?

У косоруких швей иссякли нити

суровые. Пошив гнилых знамён

троянских войн в разгаре. Раккун-сити

беспечен, предвкушая зомбирай.

Гертруды пьют, безбожно и повально

отеческие тени врут. Стирай

гримасы века, йорик привокзальный…

Пить иль не пить, май дарлинг?

Не вопрос…

…И бесполезно всё

придуманное нами

в попытках исцелить

потрёпанную «лав»…

И вроде бы мы есть,

и вроде бы не камень,

да только холодней дыханье в зеркалах,

да только холод дней

безжалостней и льдистей,

прозрачней на просвет,

звончее вьюжных флейт,

и жалится,

и жжёт

крылатки лживых истин

о вечности вдвоём в счастливой кабале.

Да что нам кабала,

дешёвым каббалистам,

ни камбала, ни во…

бла-бла…

слова хлипки…

…Идём в мышиный квест

за чокнутым флейтистом,

сквозь стылую тоску

ведущим вдоль реки…

Листок в ладони ветра невесомый.

Как приземлюсь?

Где мой немой ведомый?

Полётных карт не выдают листам.

И к лучшему. Я думаю, что там ―

в костре листвы от клика зажигалки

сгорю и я, как все,

но мне не жалко.

Умела я летать хоть иногда…

Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь!

В беспощадные ночи, когда подбиваешь итоги,

вновь приходит на помощь веселая сильная плоть,

и убийца по имени совесть уходит с дороги.

Но когда твою плоть на глазах твоих скормят земле

и шагнет к тебе совесть с застывшей усмешкой безумца,

ты еще затоскуешь, дружок, о кипящей смоле,

раскаленных щипцах и зазубренных тяжких трезубцах…

А разве

Она была?

Была дорога, долгая дорога,

Пересадки, залы ожиданья,

Случайные знакомства на перронах

И деревянный неуют вокзалов…

Живут и так.

Перебиваются и ждут.

Потом

Приходит день,

И вдруг оказывается —

Временное стало постоянным,

И, стало быть, вокзал

Отныне будет домом,

И, стало быть, не будет дома.

Никогда…

И смерть и смех —

Тот самый смех,

cухой и рваный,

от которого горчит во рту…

И смех и смерть…

Но разве смерти

Назначено

Являться

Не после жизни?

Пустая колокольня без прикрас,

ледок забвенья, путь, где путник редок…

И вдруг увидишь мир как в первый раз,

задышишь так, как будто напоследок.

В такую глушь приходят всё забыть,

чтобы не жить бессильно на изломе

меж болью ненавидеть и любить —

быть, просто быть, отбросив все, что кроме.

Бесстрастное безвременье глуши.

Здесь, быть собой тебе позволив снова,

остатки слов уходят из души,

чтобы в душе осталось только Слово.

Я ушел бы в глухую долину с горизонтом глядящим во тьму

жил бы в легкой пещере питаясь своей немотой

Но меня не хватает на то чтобы быть одному

я бессмысленно пуст как сухой водоем

Чтоб заполнить себя ― нужно камень с груди отвалить

и откроется ключ над дугою оплывших террас

и горящим лучом прорастет сквозь меня эта нить

для которой я лишь водовод а источник ― вне нас

И тогда я смогу на закате огромного дня

сесть на белые камни у входа в свой ласковый склеп

и прикрывши глаза ощущать как идет сквозь меня

и уходит ― не встретив препятствия ― смерть

Целительно беседовать с душою.

Дремлет тишина,

Дышит весна,

Лес, журчанье ручья, цветы и птицы,

Догорающий пламень дня

Утоляют меня,

Но я медлю рассеять мое горе:

Печаль дорога душе.

Что я есмь? что я был? что я буду? ― Не знаю:

Я лечу ниоткуда в никуда

В дымном облаке обманчивых чувств,

В лживом сне,

В безысходном круге.

Та волна, что била в лицо пловцу, ―

За его спиною уже не та.

С кем я встретился и расстался на пути, ―

В новой встрече мне будет как чужой.

Как далек вчерашний день и вчерашний я!