Антология - Советская поэзия. Том первый

Карпаты — как черные тени,
за ними — свобода ждет.
И лозунг: «Не знать отступлений!»
отряды бессменно ведет.
То ленинские Стожары {284} 284 Стр. 727. Стожары — русское народное название звездного скопления Плеяд.
огнями зажгли небосвод.
Красногвардейцы-мадьяры,
вперед,
вперед!

Его нашли в ночи на поле боя.
Вдали раскаты грома улеглись.
Лишь молниею редкой, голубою
Еще огни сигнальные рвались.
Полк наступал. За рощицей недальней
В ночную темноту бойцы ушли.
Мы молча шли долиною печальной,
Где наши братья в битве полегли.
Боец лежал как будто на привале,
Но нам тревога стиснула сердца.
Склонились мы и партбилет подняли,
Лежавший возле сердца у бойца.

Мы дальше шли. Ни слова меж собою.
И лишь когда зарозовел рассвет,
В степной тиши, уже привыкшей к бою,
Мы молча развернули партбилет.
Насквозь пробитый пулей роковою,
Он рядом с сердцем был в тот самый миг
И, как свидетель гибели героя,
Ворвался в мир моих тревог ночных.
И долго я молчал над ним, пробитым
Безжалостною каплею свинца, —
Над этой книжкой, что в бою открытом
Лежала возле сердца у бойца.
И я за ней увидел в жарком споре
Весеннее безумие земли,
Цветенье трав, немолчный рокот моря,
Все, что мы в мире жизнью нарекли.

Боец, порывом движимый единым,
Жил молодым и умер молодым.
И, как родная мать над верным сыном,
Склонилась тихо родина над ним.
Как сын, послушный материнской воле,
Он от беды не отвратил лица.
Так мы нашли бойца в рассветном поле
И партбилет на сердце у бойца.

Друзья мои! И мы на поле боя,
Быть может, встретим свой последний час
Встает рассвет за далью голубою,
Дымок сражений обвевает нас.
Встает рассвет, тревогами объятый.
За рощицей стрекочет пулемет.
И по пути бессмертья и расплаты
Лавиною полки идут вперед.
Всегда вперед идти в бою открытом!
Мы поклялись сражаться до конца
Над партбилетом, пулею пробитым,
Что был в бою на сердце у бойца.

Если падает дерево в чаще —
Отзываются рокотом горы,
Слышен в пропастях отзвук звенящий,
Ропщут пастбищ просторы.

Если ловчий подстрелит оленя —
На предсмертного хрипа звучанье
Отзывается лес в отдаленье,
Нарушая молчанье.

Если песня — ей ночь не помеха —
В сердце вдруг одиноко забьется,
Будь спокоен: на песню, как эхо,
Целый мир отзовется.

Вот так и бывает: живешь — не живешь,
А годы уходят, друзья умирают,
И вдруг убедишься, что мир не похож
На прежний, и сердце твое догорает.

Вначале черта горизонта резка —
Прямая черта между жизнью и смертью,
А нынче так низко плывут облака,
И в этом, быть может, судьбы милосердье.

Тот возраст, который с собою принес
Утраты, прощанья, наверное, он-то
И застил туманом непролитых слез
Прямую и резкую грань горизонта.

Так много любимых покинуло свет,
Но с ними беседуешь ты, как бывало,
Совсем забывая, что их уже нет…
Черта горизонта в тумане пропала.

Тем проще, тем легче ее перейти, —
Там эти же рощи и озими эти ж…
Ты просто ее не заметишь в пути,
В беседе с ушедшим — ее не заметишь.

От зноя воздух недвижим,
Деревья как во сне.
Но что же с деревом одним
Творится в тишине?

Когда в саду ни ветерка,
Оно дрожмя дрожит…
Что это — страх или тоска,
Тревога или стыд?

Чт ос ним случилось? Что могло б
Случиться? Посмотри,
Как пробивается озноб
Наружу изнутри.

Там сходит дерево с ума,
Не знаю почему.
Там сходит дерево с ума,
А что с ним — не пойму.

Иль хочет что-то позабыть
И память гонит прочь?
Иль что-то вспомнить, может быть,
Но вспоминать невмочь.

Трепещет, как под топором,
Ветвям невмоготу, —
Их лихорадит серебром,
Их клонит в темноту.

Не в силах дерево сдержать
Дрожащие листки,
Оно бы радо убежать,
Да корни глубоки.

Там сходит дерево с ума
При полной тишине.
Не более, чем я сама,
Оно понятно мне.

Пожалейте пропавший ручей!
Он иссох, как душа иссыхает.
Не о нем ли средь душных ночей
Эта ива сухая вздыхает?
Здесь когда-то блестела вода,
Убегала безвольно, беспечно,
В жаркий полдень поила стада
И не знала, что жить ей не вечно,
И не знала, что где-то вдали
Неприметно иссякли истоки,
А дожди этим летом не шли,
Только зной распалялся жестокий.
Не пробиться далекой струе
Из заваленных наглухо скважин…
Только ива грустит о ручье,
Только мох на камнях еще влажен.

На свете лишь одна Армения,
Она у каждого своя.
От робости, от неумения
Ее не воспевала я.

Но как же я себя обидела —
Я двадцать лет тебя не видела,
Моя далекая, желанная,
Моя земля обетованная!

Поверь, любовь моя подспудная,
Что ты — мой заповедный клад.
Любовь моя — немая, трудная,
Любое слово ей не в лад.

Со мною только дни осенние
И та далекая гора,
Что высится гербом Армении
В снегах литого серебра,

Та величавая, двуглавая
Родная дальняя гора,
Что блещет вековечной славою,
Как мироздание, стара.

И тайна острова севанского,
Где, словно дань векам седым, —
И своды храма христианского,
И жертвоприношений дым.

Орлы Звартноца {286} 286 Стр. 731. Звартноц (храм «Бдящих сил») — собор близ Эчмиадзина, выдающееся архитектурное сооружение древней Армении. Построено около 640–641 гг. при Нерсесе III Строителе. Храм разрушен, развалины раскопаны в начале XX в. в камень врублены,
Их оперенье — ржавый мох…
О край далекий, край возлюбленный,
Мой краткий сон, мой долгий вздох…

Но только и было, что взгляд издалёка,
Горячий сияющий взгляд на ходу.
В тот день облака проплывали высоко
И астры цвели в подмосковном саду.
Послушай, — в каком это было году?
С тех пор повторяю: а помнишь, а знаешь?
И нечего ждать мне и все-таки жду.
Я помню, я знаю, что ты вспоминаешь
И сад подмосковный, и взгляд на ходу.