Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Вам помнятся в рощах тропинки, проложенные
К знакомым как будто местам?
Там вроде бы все вами лично исхожено, —
Да только вы не были там.

А то вдруг какой-нибудь день необыденный
Вам в спешке припомнится, — но
Ведь это не с вами, не вами увидено,
Никем вам не сообщено.

И мне в моей жизни запомнилось многое —
Распутья, моря, города...
Но память порою шагает дорогами,
Где я не ходил никогда.

Долины и лица ей видятся дальние,
Она не скупа, не скупа, —
Она меня вводит в какие-то здания,
Куда на порог не ступал,

Ведет косогорами и коридорами,
Сквозь грозы и уличный смог,
На горные выси ведет, на которые
Вовек я подняться б не смог.

Быть может, мы памятью с кем-то меняемся,
Быть может, не зная о том,
Мы воспоминаньями перекликаемся
С друзьями, которых найдем?

Еще не знакомы, еще в отдаленье мы,
Но к нам на незримой волне
Летят чьи-то помыслы и впечатления,
Отчеты о прожитом дне.

...Куда-то идем мы холмами, долинами,
Несем свою честную кладь,
Чтоб где-то за миг, с полуслова единого
Кого-то навеки понять.

Хотел я смерти не орлу,
Не хищникам чащобы —
Я в друга выпустил стрелу
Несправедливой злобы.

Я промахнулся... Повезло,
Быть может, нам обоим?
Но мною посланное зло
Летит, летит над полем.

Летит сквозь строй лесных стволов,
Сквозь городские стены,
С океанических валов
Срывает клочья пены.

Пронзая ливень и метель,
Соборы и заборы
И, словно дьявольская дрель,
Просверливая горы,

Летит стрела с моей виной,
Летит в мою долину —
И огибает шар земной,
Чтоб мне вонзиться в спину.

Башенной, горной страшусь высоты я,
Но в самолет вхожу спокойно.
Вот уж внизу купола золотые —
Будто головки гвоздей обойных.
Вижу: с крышами вровень — площадь,
С нивами вровень — леса и рощи,
В землю, как сваи, вдавились башни,
Стала планета совсем простою.
Так высоко, что уже и не страшно,
Страх высоты побежден высотою.

С юностью я боялся расстаться —
Канула юность, ушла в былое.
Гасли огни промелькнувших станций,
Как угольки под седой золою.
Первые встречи, первые чувства,
Радости молодости своевольной
Так далеки, что уже и не грустно,
Так далеки, что уже и не больно...

Романтика, кто ты? Неужто
Опущен таинственный флаг?..
Усталое слово — кормушка,
Банальности фирменный знак.

Ты храбрых водила в разведку,
Во гневе вздымала копье —
Теперь обернули конфетку
В бумажку, где имя твое.

Ты с выгодой пущена в дело,
Тебя на расхожий мотив
Поет безголосая дева,
Слюней в микрофон напустив.

В лесу, где лютуют туристы,
Березки и елки губя,
Под вечер гундосый транзистор
Расслабленно славит тебя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда-то рожденные новью,
С годами теряя права,
На сером кресте суесловья
Распятые гибнут слова.

Живая их суть остается,
Да только не сразу она
По-новому нам отзовется,
Не сразу войдет в письмена.

Дразнили крысой тыловой,
А был он писарь полковой,
Нестроевой солдат.
За то, что почерк был красив,
За четкий воинский курсив
Он был зачислен в штат.

Поскольку он в детдоме рос,
Никто не загрустил всерьез,
Когда он призван был.
Он, непригож и неженат,
Один шагал в военкомат —
Никто не проводил.

Кого-то он давно простил,
Кого-то он в письме просил:
«Хоть строчку напиши...»
Ответа ждал напрасно он —
Других, счастливых, почтальон
Поддразнивал: «Спляши!»

...В штабной землянке он сидел,
Немало было всяких дел
Поручено ему.
(Ах, жизнь у писаря легка,
Передовая неблизка —
Издалека, издалека
Казалось кой-кому.)

Гремел, гремел военный гром,
А писарь все водил пером
С рассвета дотемна.
Не только кровь войне нужна —
Бумагу жадно жрет война,
Чернила пьет она.

...В то утро враг — в который раз! —
Решил побеспокоить нас
Средь елей и болот;
Он орудийные стволы
Навел на ближние тылы —
Обычный артналет.

Минут пятнадцать бил подряд,
Обстреливая наш квадрат,
И вот снаряд шальной,
Нежданный двухпудовый гость,
Накаты прорубив насквозь,
В блиндаж попал штабной...

Теперь уж не придет ответ —
Ни тыла нет, ни фронта нет
Уже тридцатый год.
Связист не тянет провода,
И письма не идут сюда —
За тридевять невзгод.

Могила поросла травой,
И ель над самой головой
Уходит в облака...
Он был не трус и не герой,
Не командир, не рядовой —
А просто писарь фронтовой
Пехотного полка.

Над томом Плутарха осеннею ночью
Склонюсь — и минувшее вижу воочью.

Как будто остывшей поверхностью лавы
Неспешно шагаю, листая страницы
Запекшейся крови, свалявшейся славы,
Всего, что свершилось и не повторится.

О старец, твои ниспровергнуты боги,
Твоим аналогиям нет аналогий, —
Ну где этим римлянам древним и грекам
Тягаться с двадцатым космическим веком!

...Ушедшею давностью дышат страницы,
Но, книгу закрыв, я не в силах забыть их.
Под шлаком былого кипит, пузырится
Бессонная магма грядущих событий.

Из мигов состоят года,
Из капель — пенные валы,
И в сладкой мякоти плода
Так зернышки его малы.

Величественная гора,
Взметающая град камней, —
Всего лишь только кобура
Сил, что стократ ее важней.

Нам разум освещает путь,
Но как бы некою горой
Вещей естественная суть
Заслонена от нас порой.

И если приоткрылись мне
Истоки следствий и причин,
То чувствам ясны не вполне
Соотношенья величин.

...Но пусть порой я нищ и гол
Перед игрою внешних сил,
В свой череп — костяной чехол —
Я всю Вселенную вместил.

Я с вокзала иду, как бывало,
Я ступаю на старенький мост;
Он теперь над зарытым каналом
Будто странный, ненужный нарост.

Вспоминаю, что было и сплыло,
Необъятное силюсь объять
И невольно гляжу за перила:
Вдруг себя там увижу опять.

Сколько тысяч моих отражений
Там осталось в зарытой воде...
Неужели теперь, неужели
Нет меня уже больше нигде?