Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

И мост переброшен прозрачный
Над бездной времен и потерь
К той маленькой станции дачной,
Где мы не бываем теперь.

Там негде от счастья укрыться —
Куда ты меня зазвала!
Там пахнет загаром и ситцем
Ночная нестрашная мгла.

И к сердцу плывет горьковатый,
Застенчивый запах духов,
И всё, чем дышалось когда-то,
Воскресло на веки веков.

Госпитальною хлоркой,
Летней прелью болот,
Кременчугской махоркой
Вдруг былое пахнёт.

И вослед вереницей,
Оттесняя твой сон,
Мчатся запахи-птицы
Из минувших времен.

Запах вешнего сада,
Влажный запах реки,
Клейкий запах приклада
У вспотевшей щеки.

Запах взрытого ила,
Опаленных цветов,
Черный запах тротила,
Белый запах бинтов,

Запах теплого крова
И остывшей золы —
Всё ушедшее снова
Проступает из мглы.

Осторожный и зоркий слепец,
Он охотился в мире огромном,
Где доверившийся — не жилец,
Где коварны цвета и объемы.

Он в природе не сразу постиг
Подстановки ее и обманы —
Так хитро камуфлирован тигр,
А змея притворилась лианой.

Как поверить в земную красу —
Всюду когти, трясины, обрывы...
Лгали краски и звуки в лесу,
Только запахи были правдивы.

Запах трав и лесного гнилья,
Запах зверя, и тлена, и пота,
Застоявшийся запах жилья,
Запах мяса — удачной охоты —
Не обманывали никогда...

А в ночи без огня и кресала,
Где незримая рыщет беда,
Лишь одно обонянье спасало.

Это с тех незапамятных лет,
Где грозили нам хляби и звери,
Где обманывал разум и цвет,
Безотчетно мы запахам верим.

И хоть мы поумнели с тех пор,
Но порою и слуху, и зренью
Обоняние — древний суфлер —
Всё подскажет одним дуновеньем.

Горит маяк, горит ночное солнце,
Окрест все море им озарено.
Но сказано в пословице японской,
Что у подножья маяка — темно.

Кто утром нас в порту у пирса встретит,
Какую весть услышать суждено?
Лишь издали нам будущее светит,
Но у подножья маяка темно.

Надежды громоздкую бочку
Катил я с давнишней поры
На эту найвысшую точку
Вот этой высокой горы.

Все было — сомненья, страданья,
И зной, и холодная дрожь,
Но трудное самозаданье
Под старость я выполнил все ж.

«Эй, Музы! Готовьте посуду!
Готовьте столы и цветы!
Я с вами застольничать буду,
Я с Вечностью чокнусь на «ты»!»

...Никто отозваться не хочет,
Лишь ветер гудит в бороде.
Полно здесь полнехоньких бочек,
Где ж гости? Хозяева где?

О чем ты там ни говори,
Кого ты там ни слушай —
В старинные монастыри
Вхожу, смиряя душу.

Здесь кто-то ждал благую весть,
Искал видений вещих,
А кто-то видел то, что есть,
Любил простые вещи.

Его не райские края,
Не ангельские дали —
Земная прочность бытия
И тишина прельщали.

Старели стены над рекой,
О купол бились бури —
Но бог по имени Покой
Без выходных дежурил.

Гостиничные номера.
Стандартная койка и стол...
Отринута вся мишура,
Ты гол пред собой как сокол.

Захочешь — окно отвори,
Над городом крылья проверь,
А хочешь — летай и пари
Над будущей жизнью твоей.

Куря и вверяясь мечте,
От койки шагай до стола,
Свободен в ночной тесноте,
Как пуля в канале ствола.

...С обрыва заглянул я вниз.
Редел береговой туман.
Песчано-каменистый мыс
Открылся мне издалека —
Там, словно серая река,
Земля впадала в океан;
Там небольшие островки
Маячили, как поплавки;
Там лик морщинистой воды
Блестел, как россыпи слюды, —
Но складом черного сукна
Внизу лежала глубина;
Там к берегу катился вал,
И, пятясь, будто самосвал,
Он опрокидывался вдруг
И гальку на берег ссыпал.

О утренний приморский час!
Ты мне напомнил давний миг,
Когда я в детстве первый раз
К стеклу оконному приник.
Вновь, опьяняя новизной,
День возникает предо мной —
И впереди стоят года,
Как пред отправкой поезда.
Пусть где-то ждет небытие —
Но все, что вижу, — все мое!
Пусть смертны тело и душа —
Но жизнь бессмертно хороша!

Автобус все неторопливей
Плывет в журчащей глубине,
Его скребет и моет ливень,
И пляшет на его спине.

И пыли самотканый полог
Лег, складками не шевеля,
К пустыне накрепко приколот
Иголками из хрусталя.

А в стороне мерцает зыбко
Сквозь дождевое серебро
Верблюд двугорбый — будто скрипка,
Поставленная на ребро.

Я, как прочие дети,
Уплатил пятачок,
А затем мой билетик
Отобрал старичок.

К карусельным лошадкам
Он подводит меня,
С карусельной площадки
Я сажусь на коня.

Конь — пожарной окраски,
Хвост клубится, как дым;
Конь бессмертен, как в сказке,
Конь мой неутомим.

Он не просится в стойло,
Он не сеном живет —
Пьет чернильное пойло
И бумагу жует.

Вот мы скачем над лугом,
Над весенней травой —
Все по кругу, по кругу,
По кривой, по кривой.

И знакомая местность
Уплывает из глаз,
Мчит меня в неизвестность
Карусельный Пегас.

Развороты все круче,
Все опасней круги —
То взмываю я в тучи,
То впадаю в долги.

Я старею, старею, —
Где мой тихий ночлег?
Все скорей, все скорее,
Все стремительней бег.

Мы летим над больницей,
Над могильной травой —
А Вселенная мчится
По кривой, по кривой...

Едва я дверь открыл, едва я свет зажег —
В испуге за окно отпрыгнул мрак ночной,
И сводчатый старинный потолок,
Как белый парашют, раскрылся надо мной.

Надежный старый стол и лампа в сорок ватт,
Скрипучий венский стул, протертый ворс ковра...
Я сброшен, как десант, в таинственный квадрат,
В загадочный просвет меж завтра и вчера.

О, скольким, кто теперь неслышим и незрим,
Дарила отдых ты, усталая кровать?!
На ленту бы заснять все сны, что снились им, —
Хватило бы весь шар земной окантовать.