Гизелла Лахман - Избранная поэзия

«Ты можешь ли меня любить,
Когда я непослушен, мама?»
Не уловивши мысли нить,
«О, нет!» я отвечаю прямо.

«А люди добрые, скажи,
Меня полюбят ли — плохого?»
Целуя кудри цвета ржи,
«Нет, нет», я повторяю снова.

«А Бог? Он любит всех людей…
Детей капризных тоже, мама?!»
«И Бог не любит злых детей».
Как мальчик мой, и я упряма.

Он призадумался, вздохнул,
Развел руками безнадежно,
Но мудро на меня взглянул
И вдруг промолвил безмятежно:

«И Бог, и добрые, и мать,
Когда шалю, меня не любят.
Пойду разбойников искать:
Они и злого приголубят!»

Всё в мире круто изменилось
И в новое вошло русло.
Прошедшее мне будто снилось,
И нет его — оно прошло.

Но где-то там, в пространстве вечном,
Хочу, хоть на короткий срок,
С былым незнанием беспечным
Войти в ушедший мой мирок.

Открыть калитку в палисадник,
Резную дверь в наш старый дом.
Хочу, чтоб в детской смелый всадник
Махал игрушечным мечом,

Чтоб он качался на лошадке,
В трубу бумажную трубил,
А книжник маленький в тетрадке
Кривые буквы выводил.

Я вновь поглажу светлый локон
И пальцы с пятнами чернил.
Хочу, чтоб у высоких окон
Нас луч заката осенил.

И в этот миг, в прощальном свете
Я снова верю всей душой,
Что мой уют, игрушки, дети
Тут — наяву — передо мной…

Рукой неведомой гонимы,
Скользят лишь тени по стене.
Всё сметено неумолимо.
А дети… Дети на войне.

Пугай, испытывай меня,
Но не наказывай, Всевышний,
И сделай, чтоб тревога дня
Мне завтра показалась лишней,
Чтоб опаливший душу страх
Взметнулся трепетнее птицы,
Чуть дрогнул на лету в стихах
И шевельнул крылом страницы…

В эту ночь смятенья и печали
Уходили в море корабли.
В темноте мы смутно различали
Полосу покинутой земли.

Жалобно кричали чьи-то дети
И шумела черная вода,
И казалось, гибнет всё на свете,
Сторожит и з а морем беда.

Но мы живы… Чужеземной птицей
Пролетает за весной весна.
Почему же до сих пор нам снится
Примерещившаяся страна?

Сегодня странный день — дождливый, как в Париже…
Над небоскребами колышется туман…
Но дым и облака плывут над Сеной ниже,
А здесь их гонит ввысь какой-то ураган.
И в этот хмурый день, шкатулку открывая,
Случайно я нашла полупустой флакон.
Знакомый аромат вдыхаю, вспоминая
Цветочные лотки у каменных колонн,
Уже с утра вино на столиках кофеен
И в дымке пепельной — сиреневый апрель…
Духами легкими под шум дождя навеян
Парижских улиц хмель…

Висят рядами гроздья винограда
И ананасов желтые ежи…
За улицей — широкая ограда.
Повеяла солёная прохлада.
Ревут гудки и ранят, как ножи.

И лезвием отравленным кинжала
В усталом сердце чертят: «Не забудь
Того, чем жизнь былая угрожала,
Далёк покой желанного привала,
Не кончился земной и трудный путь».

Куда ведут скитальческие тропы?
Стоит корабль — чернеет тусклый лак…
На берегу поруганной Европы,
Где властвуют вчерашние холопы,
Галдит толпа глазеющих зевак.

Загромыхали длинной цепью ржавой
И подняли железные мостки.
В закатной мгле, холодной и кровавой,
Мне кажутся насмешкою лукавой
Там, над толпою, белые платки.

За неделей тихо тянется неделя,
И, быть может, годы мирно здесь пройдут.
В комнате безличной, в комнате отеля
Я создать стараюсь свой былой уют.

Разложила книги, вынула портреты
И накрыла пледом старенький сундук
С новою надеждой, с песней недопетой
О конце скитаний, о конце разлук.

Равнодушны стены, но смеются вещи,
Вылез из-под пледа красочный ярлык.
Музы Дальних Странствий слышу голос вещий…
У вещей лукавых свой живой язык.

Нью-йоркская ночь… Небоскребы
Окутала снежная мгла…
Мерещатся где-то сугробы,
По белым холмам — купола,
Овраги, глухие дороги
И тонкая ткань серебра,
Что кинул волшебник двурогий
На синие льдины Днепра…

На чужбине и солнце и тучи другие,
И волна говорит на чужом языке…
Я черчу твое имя, Россия,
На приморском песке.

Пусть приносит мне ветер соленый и свежий,
И смывающий буквы родные прибой —
Только звуки чужих побережий,
Все равно — я с тобой.

Щедро дни и ночи разметало время,
Я их собирала бережно за ним
И на плечи клала золотое бремя:
Цвет журчащих вёсен, снег звенящих зим.

Яркий снег растаял на большой дороге,
Пылью облетели на ветру цветы,
И теперь — в преддверьи — где-то на пороге —
Я стою с тяжелой ношей пустоты.

На окнах плющ… Чужой проулок дальний…
В незрячем доме, верно, так темно…
Я помню сумрак деревенской спальни,
Где плющ завесил кружевом окно.
Но в детстве мне казалась веселее
Она всех комнат на земле.
В ее зеленоватой мгле,
Как в пахнущей листвой аллее,
Так сладко было по ночам не спать!
Когда ж заря, сквозь плющ алея,
Свои лучи бросала на кровать,
Который раз с упорством странным
Старалась зеркальцем карманным
Я луч сияющий поймать…

На окнах плющ разросшийся и гибкий
В проулке узком и слепом…
Я в тупике — мне выход незнаком.
А сквозь туман беззвучно зыбкий,
Откуда-то, где не редеет мгла,
Из неземных, быть может, измерений
Идут рядами чьи-то тени…
Какие их поймают зеркала?

Пароходы, письма, поезда,
Самолеты в небесах высоко
Зачеркнули слово «никогда»,
Стало близким грозное «далёко».

Мы, дерзая, обгоняем звук
В серебристой, стрельчатой ракете.
Для живых в пространстве нет разлук:
Мы гостим на небольшой планете.