Гизелла Лахман - Избранная поэзия

К сердцу лишь дороги не нашли,
Сердце ждет, своей мечтой томимо…
Не заходят в гавань корабли,
Самолеты пролетают мимо.

Мерцает ровный путь безлюдный,
Летит, летит автомобиль…
Как ювелир небесный, чудно
Посеребрив земную пыль,
Колдует месяц. Спят долины.
В осколках зеркала земля.
На прибранных полях чужбины
Чего ищу я у руля?
Ищу ль далекую равнину?
Лучи полуночной луны
В глаза бросают паутину
И заставляют видеть сны.
Труднее каждое движенье
И клонит голову к плечу.
Я уступаю руль лучу
И поддаюсь изнеможенью.

Блестит серебряная пыль,
Летит, летит автомобиль…

Плывут во всём великолепьи
Растрепанные ветром степи,
В цвету вишневые сады,
Как будто бы в пушинках снега.
Плетётся и скрипит телега;
Колёс глубокие следы
Видны на вязком чернозёме;
Её везут в ленивой дрёме,
Шагая с важностью, волы.
На нежной зелени пролеска
Белеют тонкие стволы
И серебрятся в лунном блеске.
Бежит четверка лошадей
В знакомой упряжи красивой,
И кони машут длинной гривой.
А песню юности моей,
Напев родной, напев печальный
Я слышу в воздухе хрустальном.

Степные ветры гнут ковыль,
Летит, летит автомобиль…

Вдали, весной проснувшись снова,
Разбивши зимние оковы
И затопляя берега,
Баштаны, пастбища, луга,
Шумит в стремительном напоре
Раскрепощенная река.
Звон бубенцов, песнь ямщика
И гул Днепра слились в просторе.

Бледней серебряная пыль,
Быстрей летит автомобиль…

Толчки, ухабы, повороты…
Раскрыты широко ворота.
Как встарь, два дуба у ворот
Кивают ласково листвою.
Здесь тополь киевских высот
В саду с пушистою травою,
Здесь ива плачет над прудом
И здесь тот серый старый дом,
Где всё мне памятно до боли,
До горечи, до едкой соли
Моих невыплаканных слез.
Бессмертный луч меня привез
К началу пройденной дороги.
Я снова в детстве — на пороге…
Взбегаю быстро на крыльцо,
Смеюсь, как девочка, беспечно,
Не замечая, что лицо
Склонила надо мною вечность.

Что было нежностью согрето
И что в слова нельзя облечь, —
Всё это встречу где-то, где-то,
Когда мне будет не до встреч.
Там с неизбежностью прощальной
Безрадостно и беспечально
Раскинется недвижный свод,
Там ждет паромщик молчаливый
У берегов подземных вод
Вблизи нешелестящей ивы…

Безмолвна жуткая столица.
Гусиный шаг тупых солдат.
В двадцатом веке небылица
Страшней, чем сотни лет назад.

Горячий взгляд, тревожный шепот
И нежность скорбного лица…
И вновь шагов тяжелых топот
У оснеженного крыльца.

Под белым фонарем вокзала
Блеск обручального кольца —
Как отблеск светлого начала
Непостижимого конца.

Я не хочу стучать в чужие двери
И греться у случайного костра.
Мне дороги мои, мои потери,
Уединенность мне сестра.

А за размах минувших дней широких,
За то, что я стихами говорю,
За смех детей, за пушкинские строки,
За энциан на скалах синеокий
Создателя благодарю.

Мы жизнь, как башню, воздвигали
Из кубиков — из дней, ночей,
Из незатейливых деталей
И повседневных мелочей.

Играя, мы не замечали,
Что башня нас переросла,
Что в неглубокие печали
Боль настоящая вошла.

А ныне у подножья башни
Шумит и пенится поток.
Одна теперь и всё бесстрашней
Я жду: когда наступит срок?

Вода бурлит и камни лижет
Высокой башенной стены…
Пусть неизбежное всё ближе,
Но дни не мною сочтены!

Куда-то в ночь часы, мгновенья
Уходят, горестно звеня.
Былого золотые звенья
И плачут, и зовут меня…

Где ты, девочка с мягкою чёлкой,
Шестилетняя тёзка моя?
Разливались по синему шелку
Облаков белоснежных края…

Ты сказала, взглянувши на небо:
«С молоком светло-синий кисель!»
Над тобою смеялись… О, где бы
Мне найти тот веселый апрель?

Это было в каком-то апреле…
А в каком? — Потеряла я счет!
Мы устали, давно постарели,
Только девочка где-то поет,

Повторяет свои небылицы,
Так же молодо плачет она…
У какой тридевятой границы
Зеленеет все та же весна?..

Уже бледней скудеющие тени.
В опавших листьях мертвая трава.
Мне жаль куста озябшего сирени:
Распалась прахом хрупкая листва.

Исчезли птицы — щебета не слышно,
А в мае песни зазвенят с утра;
Вновь голый куст залиловеет пышно,
Вновь станет теплой мерзлая кора.

Но мы? Но мы? Просить ли исступленно
О жалости и возносить хвалы?
Ведь здесь, как в храме стройные колонны,
Стремятся ввысь молитвенно стволы.

Когда заря торжественно и просто
Опять зажжет на водах огоньки,
Ждать чуда иль… с перил чугунных моста
Внять голосу настойчивой реки?

Облака из алебастра
На осенней синей тверди,
Словно снег на синем льду.
Замерзающие астры
Тихо шепчутся о смерти
В умирающем саду.

И сгибаясь в беспорядке,
Астры ждут в слепой надежде,
Чтобы солнце в вышине,
Не играя с ними в прятки,
Показалось бы, как прежде,
В алебастровом окне.

И глядят они в испуге,
Обманув свою усталость,
На увядшие цветы;
И о каждом мертвом друге
Думают, отбросив жалость:
«Это — ты… Не я, а ты».

Летят морозные недели,
Недели декабря.
Срывают снежные метели
Листки календаря.

Наполнен ли живою болью
И нежностью, как встарь,
Нетронутый под бандеролью
Мой новый календарь?

Быть может, день отмечен где-то
Среди грядущих дат,
Когда блеснет прощальным светом
Последний мой закат?

Я в полудреме в вечность заглянула.
И, содрогаясь, отшатнулась я.
В раскатах грозных неземного гула
Еще дрожала под ногой земля
И ускользала, исчезая где-то…
Свой рай грядущий, может быть, губя,
Я ухватилась за мою планету,
Ее в бессильи яростней любя.