Гизелла Лахман - Избранная поэзия

Мы летим навстречу солнцу
И часы бегут вперед.
К полукруглому оконцу
Темнота ночная льнет.

Но уже светлей — средь ночи,
От которой мчимся прочь.
Всех других сестер короче
И нелепей эта ночь.

И незрима та граница,
Тот в пространстве утолок,
Где, как в сказке, могут слиться
Запад и Восток…

Под солнцем палящим восточного лета
На длинном шоссе, нестерпимо нагретом,
Где в страхе теснились ослов табуны,
Где овцы от нас убегали пугливо, —
Верблюд за верблюдом шагал горделиво:
Машины и люди ему не страшны.

И как на старинной библейской картине,
Там ехал в степи по песчаной равнине,
Качаясь спокойно и плавно в седле,
Быть может, к колодцу за свежей водою
Высокий, в бурнусе, старик с бородою
На крохотном сером осле.

Анатолийская равнина.
Пески. Безводная земля.
Тысячелетние руины
И, как на страже, тополя.

На плоскогорье желто-ржавом
Где щебета не слышно птиц.
И где от жажды сохнут травы,
Раскопки сказочных столиц

Как будто нас не замечая,
Шагая медленно в пыли,
Горбы с величием качая,
Верблюды длинной цепью шли

Верблюды на дороге пыльной,
Не озираясь на гудки,
На быстрый бег автомобильный
Несли тяжелые тюки.

Грузовики летели мимо…
В ковры зашитый груз несли
Надменно и невозмутимо
Пространств пустынных короли.

Мы плывем по знойному Босфору.
Весело плывут навстречу нам
Византийских куполов узоры,
Крепость Магомета, старый храм,

И дворец, где — может быть — в гареме
Привиденья до сих пор живут,
Бродят сестры пушкинской Заремы…
Там теперь — научный институт.

Гордую мечеть давно успели
Превратить в музей; а к тем дворцам
Делают пристройки для отелей
По американским образцам.

Неподвижен воздух на Босфоре
И пролив, как сонная река,
Но уже нам посылает море
Свежее дыханье ветерка.

И бежит с востока в белой пене
Черных волн высоких бурный ряд,
А за ним теснятся чьи-то тени…
Пароход наш повернул назад.

Знаю, часто вспоминать я буду,
Постоянно будут сниться сны
О волнах, прорвавшихся оттуда —
Из моей страны…

Не изменился город дожей
Хотя прошло так много лет:
Он стал ни старше, ни моложе.
Быть может, времени здесь нет?

Гондолы тихо, в сладкой лени,
Скользят, как в прежние года,
Ласкает древние ступени
Бледнозеленая вода.

На площади Святого Марка,
Как прежде, кормят голубей,
И небо праздничное ярко,
Аквамарина голубей.

И ряд дворцов все так же пышен,
и в каждой лавке тот же лев;
Но над лагунами не слышен,
Как встарь, пленительный напев.

К прекрасному презренья полный,
Моторный катер — быстроход
Вздымает на каналах волны
Забрызганных бензином вод.

«Трамваи» на воде практичны.
Доступны всем. Им нет числа.
От них на город необычный
Тень современности легла.

На декорацию похожий,
Так равнодушно, свысока
Великолепный город дожей
Очередного ждет гудка.

Небосклон ослепительно синий,
Изумрудная плещет волна,
А лиловые гроздья глициний
Обвивают карниз у окна.

В сочетании красок и линий,
В их гармонии — мудрость видна:
Здесь раскрытые зонтики пиний
Тем черней, чем белее стена.

У стены, где в узорчатой нише
Пред Мадонной лежали цветы,
Билось сердце мятежное тише;
Не тревожили больше мечты.

Забывалось, что ветер соленый
О свободе и крыльях мне пел.
Кипарис неизменно зеленый
Неподвижно на небо глядел.

Под небом голубым Кампаньи
Дорога древняя лежит.
Но как свежо очарованье
Ее тысячелетних плит!

Как жизнь, дорога многолика,
Могилами окаймлена,
La Via Appia Antica
Ведет в былые времена.

Но юность с песней на руинах,
Забыв гробов соседних тлен,
Пирует: хлеб, плоды и вина
На камне стертом старых стен.

Ведет дорога в бесконечность
И в лабиринты катакомб…
Здесь века водородных бомб
Касается крылами вечность.

Соединив два века смело,
Вдвоем венчая Шартрский храм,
С молитвой каменные стрелы
Стремятся к бледным небесам.

Одна средневековьем дышит,
В годах суровых рождена
Вся в кружевах, моложе, выше,
Сестра нарядна и стройна.

Но обе, веру обнаружив,
В одном стремлении святом.
Равны пред Богом: в волнах кружев
И в одеянии простом.

Днем беседовал с игрушкой,
Всеми брошенный, один,
Ночью — с маленькой подушкой
Семилетний старший сын.

Всё задумчивей, печальней
Тихие слова звучат.
За стеной, у мамы в спальне
Снова стонет младший брат.

«Без него здесь в детской пусто,
Унесли его кровать,
И на все вопросы грустно
Перестали отвечать».

Трудно общую тревогу
Семилетнему понять.
Помолился тихо Богу,
Но мешают думы спать.

Он пробрался на рассвете,
Обнял плачущую мать:
«Мама, мама, разве дети
Могут тоже умирать?»

Строка из Фауста, звеня,
Всю ночь тревожила меня.
Она, быть может, где-то, где-то
Еще другой задела слух,
И некий всемогущий дух,
Как шутке, внял словам поэта:
Одно — прекрасное — одно
Мгновение остановилось —
Невероятное свершилось.
Случайно выбрано, оно
Когда-то было мне дано;
Теперь явилось вновь и длится…
Иль, мучая, мне только снится?

Я с тобой за морями в знакомом краю
До сих пор в палисаднике летнем стою
В подвенечной фате — у раскрытых дверей,
И не вянет в руке мой букет орхидей.
А войти в эту дверь мы не можем с тобой —
Ведь, приказано кем-то мгновению: стой!