Гизелла Лахман - Избранная поэзия

Есть книги, от которых нельзя оторваться: возьмешь в руки и отложишь только по прочтении последней строки. К таким удивительным, чарующим книгам надо причислить и «Пленные слова» Гизеллы Лахман. Это — книга стихов. На 80-ти страницах одно стихотворение лучше другого. Каковы главные темы творчества этой поэтессы Божией милостью? Любовь матери, жены и друга, любовь к далекой родине, которая вечно живет в душе и забыть которую нельзя ни при каких обстоятельствах [17] Березов Р. «Пленные слова» // Согласие (Лос-Анджелес). Март 1953. № 17. [Раздел библиография]. C. 20–21. .

Тень Ахматовой, нависающая над творчеством Лахман, угадывалась большинством критиков, многие из которых писали скорее о попытке отталкивания от влияния А.А. «Драма изведана, но не излита по-молодому, а затаена. Сказано только, что случилось, о пережитом ни слова. И это «ни слова» эмоционально заразительнее слов, читатель воспринимает его собственным пониманием и опытом, минуя людской язык. Это уже ни кем не напето. Это не Ахматова в Гизелле Лахман, это сама Гизелла Лахман, живая, нашедшая себя» [18] Мазурова А. Томик стихов Гизеллы Лахман // Русская жизнь. 1953. 21 февраля. № 2811. . Борис Нарциссов в хвалебном отзыве на первую книгу поэтессы отмечал, в частности, следующее:

В ряде стихотворений явно проступает влияние, а иногда и прямое следование А. Ахматовой. Тут можно заметить, что стихи с находками одновременно и более самостоятельны и свободны от ахматовского влияния. Других влияний, по крайней мере, явных, не заметно. Правда, в современной русской поэзии влияние Ахматовой на поэтесс считается неизбежным (цит. по машинописи из архива Г. Лахман).

Нарциссов подчеркивает неэпигонский характер следования Лахман своему поэтическому идеалу, который можно, пожалуй, определить как «вдумчивое подражание».

Сергей Яблоновский безоговорочно отнес стихи Лахман к лучшим образцам современной женской поэзии:

Каторжный период оставил последними в нашей памяти ярко талантливую, но слишком женственную Анну Ахматову, по восточному примитивную, но философски образованную Мариэтту Шагинян и рвавшуюся к новым формам, «нарушавшую все законы» несчастную Марину Цветаеву. Теперь к этим прекрасным именам присоединилось имя носительницы крупного таланта, большой культуры, большой души Гизеллы Лахман [19] Яблоновский С. «Пленные слова» // Русская мысль (Париж). 1953. 10 апреля. № 544. .

Подобно многим эмигрантским собратьям по литературному цеху, Лахман в своем творчестве наследовала прежде всего акмеистической поэтике. Как факт это констатировал Юрий Терапиано в отзыве на вторую книгу: новые стихи, «так же как ее прежние, отличаются композиционной стройностью и ясностью. Гизелла Лахман близка к акмеизму и нео-классицизму» [20] Терапиано Ю. Новые книги // Русская мысль. 1966. 19 февраля. № 2428. Ср. с отмеченной В. Крейдом особенностью миниатюр Лахман, обычно написанных трехстопными размерами с преимущественно простым ритмическим рисунком; кроме реминисценций поэзии Гумилева, со стихами Ахматовой ее поэзию сближают некоторые разговорные интонации и частые образы обиходных вещей, становящихся «опорой лирической памяти» (см.: Крейд В. Лахман Г.С. // Новый исторический вестник. 2001. № 3 (5). С. 191). .

Наиболее внятно и полно на тему «Ахматова — Лахман» высказался поэт и критик Александр Биск, в молодости сам водивший знакомство с Н. Гумилевым:

Конечно, Г. Л. принадлежит к некой школе. Тут ничего зазорного нет. Целые поколения писателей обычно заражены какой-то общей идеей — они и думают, и говорят по известным штампам; только отдельные, очень исключительные личности представляют собой вехи, по которым равняется весь комплекс писателей, составляющих литературную эпоху.

И, подобно тому, как говорят про художников школы Рембрандта, так и я безошибочно скажу, просмотрев книгу Г. Лахман — поэтесса школы Ахматовой. То, что многие презрительно называют «ахматовщиной», есть явление, исключительное по своему значению. Стихи Ахматовой были воистину новым словом. Были у нас и раньше талантливые поэтессы во главе с очаровательной Лохвицкой, но все они, говоря о женщине, подражали мужчине, смотрели на женщину и на самое себя мужскими глазами, в то время, как Ахматова впервые показала нам подлинные переживания женщины. Не удивительно, что она нашла стольких адептов, которые к сказанному захотели прибавить и свое. Тут дело не в подражании, а в усвоении метода, и, если Ахматова первая, то она не единственная [21] Биск А. О стихах Гизеллы Лахман // Новое русское слово. 1952. 28 декабря. .

На эти размышления откликнулась Александра Мазурова. Соглашаясь с Биском в том, что Лахман — поэтесса школы Ахматовой, она добавляет:

Восприимчивость к влияниям уже — даровитость. Здесь способность не только слышать поэзию другого поэта и проникать в его мир, но и заражаться ею, наделяя ее и своим. Г. Л. обнаруживает эту способность. В ее стихах есть отгул не только поэзии Ахматовой, но и многих других поэтов и поэтесс, затканных в сознание людей их времени, сохраненных в душе и с особенной остротой и любовью переживаемых в русском рассеянии [22] Мазурова А. Указ. соч. .

Лишь в 1963 году Гизелла Лахман, за несколько лет до смерти своей и ухода Ахматовой, не просто решилась на диалог, а вступила в открытый спор с учителем. Поводом для поэтического вызова стала публикация стихотворения Ахматовой «Родная земля» (Новый мир. 1963. № 1). В разделе «Литература и искусство» ведущего периодического издания русского зарубежья вскоре появилась заметка:

Ответ на стихотворение Анны Ахматовой

РОДНАЯ ЗЕМЛЯ

Первые три строки — ответ на ахматовские: «В заветных ладанках не носим на груди, / О ней стихи навзрыд не сочиняем, / Наш горький сон она не бередит» — и далее то, что так задело Гизеллу Лахман:

Грязь на калошах и хруст на зубах, по убеждению эмигрантов, еще не давали права Ахматовой присваивать себе Россию — тоскующим по ней вдали не менее больно, чем страдающим в ее пределах. «Если человека отлучить от родной земли, то эта земля перестанет для него быть «грязью на калошах», и он будет носить ее в заветных ладанках, а тот, кому не суждено лечь в родную землю, обычно завещает бросить в его могилу ком родной земли <���…> Сейчас об этом знаменитая поэтесса, по-видимому, забыла, но в 1942 году, когда она принуждена была покинуть любимый Петербург и уехать в Ташкент, она думала иначе [далее следует цитата из «Поэмы без героя» о «горьком воздухе изгнания»]» [23] Слизской А. Два рассказа А. Солженицына // Русская мысль. 1963. 12 марта. Цит. по: Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. С. 177. . Оставляя в стороне спор по существу — у каждого пострадавшего свое оправдание, — повторим слова Ю. Крузенштерна-Петереца, сказанные вслед ушедшему другу: «На эти стихи [Ахматовой] она ответила своими, в которых защищала свою правду. Нужно было, конечно, много мужества, чтобы посметь возразить Ахматовой, но оно у Гизеллы было» [24] Крузенштерн-Петерец Ю. Цит. соч. . Среди набросков и заметок в материалах архива Лахман сохранилось выписанное ее рукой стихотворение Ахматовой «Не с теми я, кто бросил землю…» (из кн. «Anno Domini», 1922) [25] Там же подклеена вырезка по-английски из неидентифицированной газеты (25 июня 1964 года) о реабилитации А. Ахматовой в «Литературной газете» — в связи с 75-летием. . В контексте литературной полемики надо полагать не случайным обращение Лахман именно к этому давнему стихотворению своего адресата («Но вечно жалок мне изгнанник, / Как заключенный, как больной. / Темна твоя дорога, странник, / Полынью пахнет хлеб чужой») [26] Та же строка цитируется в письме А.С. Лурье Ахматовой от 25 марта 1963 г.: «Здесь никому ничего не нужно и путь для иностранцев закрыт. Всё это ты предвидела уже 40 лет назад: «полынью пахнет хлеб чужой»«. См.: Рубинчик О. В поисках потерянного Орфея: композитор Артур Лурье // Звезда. 1997. № 10. С. 198–207. .