Евгения Баранова - Номинация «Поэзия»
- Название:Номинация «Поэзия»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:15
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Евгения Баранова - Номинация «Поэзия» краткое содержание
Номинация «Поэзия» - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Вымоли себе храбрости — выйдешь словно бы из купели, облицованной фарфоровой плиткой, в которой тебя, полуслепого и голого, крестили во имя Отца и Сына,
и Святого духа,
а ты только куксился и ревел,
ничего не понял,
ни единого слова не разобрал.
2.
Мы идём с мороженым и прохладительными напитками, с детьми дошкольного и младшего школьного возраста и совсем взрослыми сыновьями — идём тёплой галькой, отшлифованной прикосновениями, идём волнами, что столетия из берегов не выходили.
А кем ты была, Анна-Мария, какого цвета носила ленточки в волосах?
Мы идём, и нас окружают цветущие липы, бронзовый колокольный звон, спутниковые тарелки, леденцы на длинных деревянных палочках, рыба, жаренная на углях.
А кем ты была, Анна-Мария, покинувшая этот мир на четырнадцатом году жизни?
Твоя мама купила в универмаге платье, сшитое в народной республике Бангладеш, розы лежали свежие, а в горах догорала сухая зелень.
Кто-то ещё плачет над тобой в маленькой церкви, сложенной из серых камней, но остальные уже выбирают из обширного ассортимента блюд средиземноморской и местной кухни и не могут никак выбрать.
Кем ты была, Анна-Мария, и почему я имя твоё точно коробочку с бисером перетряхиваю, в звон напряжённо вслушиваюсь?
3.
Но когда я вхожу в храм без фресок и позолоты, без картин с Христом, вечно и неизменно претерпевающем крестные муки, без богато украшенных исповедален, без мраморной купели с тремя ступеньками, то вижу только вместилище, первопристанище — пещеру с закопчёнными стенами, на которых ногтями выцарапаны имена:
Анастасия, Анна. И так по святцам дальше, насколько хватило времени и отваги.
Я всё ещё выцарапываю,
мне много ещё осталось.
4.
А потом наблюдаю, как розовеют горы у самого горизонта, как дымка ложится на пики, на которые не поднималась, на козьи тропки, тропинки, кручи — не кончается паста в старенькой авторучке, которую мама купила, кажется, ещё перед моим первым классом.
(На школьной ярмарке внимательно выбирали — ручки фирмы Corbina, зелёные гнущиеся карандаши, прозрачные обложки на учебники и тетради. И решили на семейном совете вечером, что чёрную юбку покупать необязательно, что можно старую мамину перешить).
Ни души кругом, только камешки полосы прибоя — белые, желтоватые, прозрачно-опаловые, разные…
не кончается паста,
не кончается паста,
не кончается.
5.
Гуляешь один по городу, разрекламированному в путеводителях — кругом орнаментальная каменная неживая зелень. Стоишь в темноте музея, вглядываясь в отполированные сосновые доски, в золотой оклад, инкрустированный зелёными и голубыми камешками, названий которых никак не выучишь — и тут на выручку тебе приходит академические труды
по семиотике иконы,
по символике цвета,
по семантике композиции —
и вот уже ты оперируешь терминами, не имеющими ни значения, ни света истинного.
Так, среди орнаментальных листьев виноградной лозы проступает лик Богородицы,
заключённой в безвременье,
наряженной в золото,
и глаза её полны нежности невыразимой.
Я выхожу на солнце, под тихую божью зелень,
стараясь не щуриться,
пытаясь
каждую
веточку
разглядеть.
«проводишь пальцем по крышке пианино «Заря…»
проводишь пальцем по крышке пианино «Заря»,
тщательно вытертому ветошками от пыли.
двадцать лет назад Сеня играл ми-минорную
прелюдию, да так и не выучил. вскоре съехал.
они не настраивали — да и не знали, что нужно —
выбросить не хотели из-за узких дверных проёмов.
мама уборку делает по воскресеньям,
как привыкла с замужества — протирает
внимательно каждую полку, дверцу,
а в конце пианино — чистой тряпкой,
чтобы не смешивать пыль и память.
мама в субботу рвёт на узкие ленты
простыни и пододеяльники в мелкий цветочек,
ни золототысячника, ни медуницы не различая.
«Нам с тобой выстроили речной порт…»
Нам с тобой выстроили речной порт
из мешков с песком,
из ржавых перил,
из жестяных банок,
из тёмной воды.
Дым от котлов с битумом поднимается вверх,
в космос, в который попасть мечтали с десяти лет.
Ты спрашиваешь — на какой мы северной широте,
на какой мы северной широте?
Я не знаю.
Нам с тобой выстроили речной порт
из жёлтых окурков,
из собачьего лая,
из запаха сырости,
из страха старости.
Я иду под набережной и замечаю мальчика с девочкой,
сидящих на грязных ступеньках, ведущих в воду.
Мальчик с девочкой молча смотрят, как лучи заката
по тёмной воде рябят.
Но я до сих пор не знаю, о чём они говорили
до этого выхваченного из шума молчания.
О том, что нужно сбежать из этого города,
из этого порта?
Или о том, как страшно им друг без друга
на перемене после шестого урока, в столовой,
в спортивной зале,
среди женщин с обесцвеченными волосами
и седых мужчин?
Так сидели, влюблённые, беззащитные —
и не знали, что делать с огромным счастьем
размером с улицу Ленина,
размером со сто третий микрорайон,
размером с город населением в двести тысяч,
размером с планету, которую нам выстроили
из школьной формы,
из больших кораблей,
из яблоневых садов.
«в первом сидела за последней партой…»
в первом сидела за последней партой,
но очень скоро привыкла щуриться —
не разбирала ни букв, ни чисел.
блузка из ацетатного шёлка
не станет чистой, сколько ни перестирывай.
в третьем глядела на разбухшую
молочную колбасу и белые макароны
и думала: сколько ещё продлится,
забери меня. кто-нибудь, забери.
в пятом сидела дома, потому что
цвело внутри, хрипами фарингита,
одуванчиками прорастало. будто
не стало вдруг разом языка и речи,
молчала. в седьмом — самая высокая
из всех девочек, стояла первой на физкультуре.
одноклассники курят, и лежит на дороге
изморозь. я дрожу в перешитой юбке,
из которой успела вырасти,
и чувствую горькую непохожесть.
сашенька, ты целовалась уже с ребятами?
я в одиннадцатом разрезала
папиной бритвой кожу,
я до сих пор хожу
кровоточащей,
незамкнутой и разъятой.
«Третий раз за десять минут смотрю время …»
Третий раз за десять минут смотрю время —
меняется медленно, не течёт, захлёбывается.
В окнах горят деревья, движется поезд, собирая жизни мышей, кроликов и лисиц, и всех,
кого угораздило.
Интервал:
Закладка:
