Игорь Верник - Брошенные тексты. Автобиографические записки

Если б знала ты, девочка с глазами печальными,
уходящая в осень вдоль сосен, где замер янтарный
песок,
сколько раз начинал я писать тебе: «Здравствуй,
наша встреча случайная»,
но рвал и комкал страницы и клал на стол чистый
белый листок.

Я знал тысячи глаз, я знал тысячи фраз,
обещающих где-то там,
в зримо-необозримом пространстве любви
бесконечную жизнь,
и вот теперь я молчу, я слов не знаю таких,
чтобы вернуть это лето нам.
Хотя бы на час увидеть тебя! Но я молчу, ты слышишь?
Вернись.

Припев
Не говори «поздно».
Не говори «нет».
Не уходи, я прошу тебя, в желтую осень,
я напишу тебе «Здравствуй»,
ответь мне «Привет».

У тебя сто друзей, они ждут, ну, когда,
когда ты появишься.
Ты расскажешь все тайны, ты построишь все планы
и расстроишь подруг.
У тебя впереди вся жизнь, ты еще, ты еще
напрощаешься,
так что сделай один шаг назад, улыбнись и подумай:
«А вдруг!»

В небе солнце, и в воздухе солнце, в глазах твоих
солнце… Ты помнишь тот день,
когда я увидел тебя, а ты улыбнулась и сказала:
«Привет»?
Вдруг эта встреча, на карте даже в необозначенном
городе,
твою и мою жизнь изменит на сто
или на несколько лет…

Припев

Белый-белый пароход
бороздил синий океан,
небо синее над ним,
солнце желтое под ним,
а под солнцем — белый пароход.

Дамы в белых кружевах
палубой бродили не спеша,
зонтики изящные в руках,
из-под шляпок синих глазок взмах,
с губок тонких томно: «ох» и «ах».

Припев
На какой-то широте
в субтропических водах
плыл белый пароход.

С тростью тонкою в руке,
с толстою сигарою в зубах,
меж очаровательнейших дам
медленно бродили господа,
посылая дамам: «ох» и «ах».

Ночью звезды в небесах
месяц раздевали донага,
пароход качался на волнах,
джентльмены в черных котелках
женщин уводили в номера.

И в иллюминаторах гас свет,
и казалось, парохода нет,
только ночь, и звезды, и вода.

Утром белый пароход
палубой начищенной блистал,
и бродили дамы меж господ,
«ох» и «ах» бродили взад-вперед,
так же непреступны, как вчера.

Припев

В Антарктике среди снегов и льдин
сидит печальный и смурной пингвин.
В глазах тоска, а сердце он вывихнул,
вчера влюбился молодой пингвин в пингвиниху.

Был он во фраке и при бабочке,
когда увидел, как в купальничке
со льдины соскользнула пингвиниха,
и тут же заработал он себе три вывиха.

Был первый вывих от пингвиньих глаз,
они сверкали каждый, как алмаз,
другой от красоты ее фигуры был,
а от чего был третий он совсем забыл.

Вот так сидит и до сих пор пингвин —
один в Антарктике, совсем один.
Когда со льдин идет, не раздевается,
во фраке с бабочкой он в воду опускается.

Он представляет, будто он жених,
влюбил в себя одну из пингвиних,
она вокруг него и так, и эдак вся,
а он глядит и только тихо улыбается.

Потом встает и говорит: «Ха-ха,
вы очень милая пингвиниха,
но мне, признаться, не до вас, пингвиниха,
имею я, увы, уже, увы, три вывиха».

Вот вся история про пи́нгвина,
который никогда не пи́л вина,
не видел женщин, о кошмар, на практике,
от Арктики до самой до Антарктики.

Мы эту грусть устанем пить до дна,
быть может, нам пора остановиться.
Не верится, что и достигнув дна
мы неизбежно станем веселиться.

О, сладкий миг, пить горькую печаль
из вечной чаши с полными краями.
Быть может, за краями теми край,
где больше ничего не будет с нами.

Уйдем вдвоем, пока еще вдвоем,
пока еще и кони в колеснице,
пока мы днем из чаши грусти пьем,
а ночью в тишине нам счастье снится.

О ночь, качающая колыбель,
страстей и грез, и дум, и вдохновенья.
Не расплескай с краев ее теперь,
пока нам снится наше пробужденье.

Пока нам снится то, что мы уйдем,
пока нам снятся кони в колеснице,
и мы всю ночь из этой чаши пьем,
не в силах ни на миг остановиться.

Серый асфальт удивленно глядел
в синие очи дождя.
Синий асфальт удивленно глядел
в серые очи дождя.

Желтый асфальт никогда не встречал
розовых капель таких.
Красный асфальт никогда не встречал
капель таких голубых.

Всю ночь, всю ночь, всю ночь,
шел дождь, шел дождь.
Был дождь как ночь, а ночь — как дождь,
всю ночь, всю ночь, всю ночь.

Серый асфальт смело хотел
облаком синим стать.
Умный асфальт глупо хотел
облаком в небе летать.

Грустный асфальт грустно вздыхал,
жадно целуя дождь.
Птицею дождь к нему припадал
и улетал прочь.

Весь день, весь день, весь день
шел дождь, шел дождь.
Был дождь похож на день и ночь,
а ночь — на дождь и день.

Я ушел, я бродил,
я ходил по луне,
и я не знал, как найти
дорогу к тебе,
и мне казалось, что луна — это белый асфальт,
и по нему я непременно найду дорогу назад.
И мне казалось, вот-вот, уже на краю
мои глаза, наконец, привыкнут к темноте,
и темноту
научатся светом считать,
научатся свет излучать,
как без тебя учусь жить,
как без тебя учусь дышать,
как на асфальте луны
учусь засыпать.

Весь день, всю ночь
шел дождь.

Припев

Дай мне, Боже, любую простуду,
дай мне боль, но взамен чтоб в окне моем
снег всю ночь бил на счастье посуду.
Счастье было, а может быть, не было.

Дай мне снег, чтоб надеждами ожил он,
хоть нельзя изменить то, что сделано,
хоть нельзя воротить то, что прожито.
Счастье было, а может быть, не было.

Припев
Будет осень, и будут дожди,
Песни будут еще недопетые,
лишь не будет другой судьбы,
прекрасней или несчастней, чем эта.

Дай мне, Боже, терпенье и опыт,
дай мне все, что захочешь, но сделай ты,
чтобы было по-прежнему, чтобы
счастье было, а может быть, не было.

Никуда не уходит печаль, оставаясь в ручьях,
оставаясь в речах, невзначай, просто так,
по ночам,
оставаясь в нежданном приходе забытых мелодий,
в тихом ходе часов, отбивающих слово «прощай».